В лучших семействах - [19]

Есть у меня привычка вдруг подмечать, что я уже неосознанно принял какое-то вполне определенное решение некоторое время назад. Так случилось и тем утром в 6:25. Взглянув в очередной раз на часы и отметив, что стрелки показывают именно это время, я внезапно осознал, что бодрствую и, следовательно, могу не только позвонить Вульфу в восемь, но и смыться домой, чтобы доложить ему лично, как только буду уверен, что Лидс уснул; а в ту минуту я как раз был в этом уверен.

Я встал, сбросил пижаму, оделся, не стараясь установить рекорд, но и не слишком копаясь и, держа в одной руке сумку, а в другой туфли, на цыпочках выбрался в коридор, спустился по ступенькам и вышел на каменное крыльцо. Я удирал вовсе не от Кэлвина Лидса, но мне казалось вполне благоразумным исчезнуть из вестчестерского округа, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что я вовсе не почиваю в мягкой постели наверху. Однако не тут-то было. Я сидел на крыльце, завязывая шнурок на второй туфле, когда залаяла собака и это послужило сигналом для всех остальных. Я кое-как вскарабкался на ноги, схватил сумку, вихрем промчался к машине, подгоняемый заливистым лаем и адскими завываниями, открыл дверцу, залез внутрь, запустил мотор, развернулся и уже почти миновал дом, когда в дверном проеме появился Лидс. Я нажал на тормоз, высунул голову и с криком: «Я по срочному делу, до скорого!» лихо проскочил воротца и выбрался на дорогу.

В столь раннее воскресное утро дорога была пустынна и яркое свежее солнце весело светило слева, так что путешествие было бы вполне приятным, будь у меня соответствующее настроение. Но его не было. Положение складывалось совсем иное, чем в обоих предыдущих случаях, когда мы пересекали дорогу Арнольду Зеку и кто-то при этом погибал. Тогда трупы принадлежали подручным самого Зека, а он сам, Вульф и интересы общества располагались по одну сторону баррикад. На сей же раз главным подозреваемым был Барри Рэкхем, человек Зека, и Вульф должен был либо возвратить полученные от мертвого клиента десять тысяч, либо оставить их, не предпринимая попыток их отработать, или же столкнуться с Зеком лоб в лоб. Зная Вульфа, как знаю его только я, я гнал машину со скоростью восемьдесят пять миль в час в южном направлении по шоссе Сомилл-Ривер.

Часы на щитке показывали 7:18, когда я свернул с шоссе Вестсайд на Сорок шестую улицу. Мне надо было проехать по ней до Девятой авеню и потом повернуть к югу. Улица была такая же пустынная, как и загородное шоссе. Повернув направо на Тридцать пятую улицу, я пересек Десятую авеню и, чуть-чуть не доезжая Одиннадцатой, заглушил мотор перед старым каменным особняком Вульфа.

Двигатель чихал и кашлял, когда я заметил нечто, отчего глаза мои едва не вылезли из орбит — такое зрелище мне не приходилось прежде видеть за тысячи раз, что я останавливал машину в этом месте.

Входная дверь была распахнута настежь.

6

Душа моя ушла в пятки. Вытряхнув её оттуда, я тигром выпрыгнул из машины, пересек тротуар, взлетел на семь ступенек и ворвался внутрь. Фриц и Теодор уже встречали меня в прихожей. Одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы на сердце заскребли кошки.

— Проветриваетесь, что ли? — с наигранной веселостью осведомился я.

— Он ушёл, — убитым голосом сказал Фриц.

— Куда ушёл?

— Не знаю. Сегодня ночью. Когда я увидел, что дверь открыта…

— Что ты держишь в руке?

— Он оставил их на столе в кабинете… для Теодора, для меня… и для тебя.

Я выхватил из его дрожащих пальцев записки и впился в верхнюю. Почерк Вульфа я узнал сразу.

Дорогой Фриц!

Марко Вукчич возьмет тебя к себе. Он должен платить тебе не менее двух тысяч в месяц.

Всего самого доброго.

Ниро Вульф.

Я пробежал глазами следующую.

Милый Теодор!

Все растения заберёт мистер Хьюитт, который выразил желание, чтобы ты ухаживал за ними. Он будет платить тебе около двухсот долларов в неделю.

Всего доброго.

Ниро Вульф.

И, наконец, последняя.

А.Г.!

Не разыскивай меня.

Всего доброго и с наилучшими пожеланиями.

Н.В.

Я ещё раз перечёл записки, внимательно всматриваясь в каждое слово, потом, отрывисто бросив Фрицу и Теодору: «Сядьте в кресла и подождите», отправился в кабинет и уселся за своим столом. Они придвинули кресла и сели лицом ко мне.

— Он ушёл, — глухо повторил Фриц, словно пытаясь убедить себя.

— Ты очень наблюдательный, — огрызнулся я.

— Тебе известно, где он, — в голосе Теодора прозвучало обвинение. — Некоторые орхидеи нельзя перевезти, не повредив их. Я вовсе не хочу работать на Лонг-Айленде, даже за двести долларов в неделю. А когда он вернётся?

— Послушай, Теодор, — взорвался я. — Мне совершенно наплевать, что ты там хочешь или не хочешь. Мистер Вульф избаловал тебя, поскольку никто не вынянчивает его цветы лучше тебя. Но мне ты сейчас напоминаешь только одно — кислое молоко. Я имею в виду твою постную рожу. Я не знаю, ни где находится мистер Вульф, ни когда он вернётся, если он вообще вернётся. Тебе он приписал «всего доброго», а мне «всего доброго и с наилучшими пожеланиями». Уловил разницу? Тогда заткнись и не мешай.

Я переключился на Фрица.

— Мистер Вульф считает, что Марко Вукчич станет платить тебе вдвое больше, чем он сам. Очень на него похоже, да? Сам видишь, я зол как чёрт из-за его выходки, хотя и вовсе не удивлён. Теперь, чтобы вы поняли, насколько хорошо я его знаю, расскажу вам, как было дело: вскоре после моего звонка он нацарапал эти записки и покинул дом, оставив дверь распахнутой — ты же сам сказал, что дверь была открыта, — чтобы любой праздношатающийся убедился, что в доме больше нет никого и ничего, стоящего внимания. Ты встал, как всегда, в шесть тридцать, увидел открытую дверь, поднялся в его спальню, убедился, что кровать пуста, и нашёл на столе записки. Потом поднялся в оранжерею, позвал Теодора, вы спустились с ним в спальню, устроили обыск и обнаружили, что все вещи на месте. А потом сидели и глазели друг на друга до самого моего приезда. Можешь что-нибудь добавить?