В лучах мерцающей луны - [2]

Шрифт
Интервал

— Люди состоятельные не могут чувствовать этого счастья, — задумчиво проговорила Сюзи, глядя сквозь густые ресницы на лунный свет.

Люди состоятельные всегда были чудовищами для Сюзи Бранч; ничего для нее не поменялось и когда она стала Сюзи Лэнсинг. Она ненавидела их, ненавидела вдвойне, как естественных врагов человечества и как людей, рядом с которыми нельзя было расслабиться ни на миг. Бóльшая часть ее жизни проходила среди них, она знала почти все, что следовало о них знать, и судила о них с презрительной ясностью, основанной на чуть ли не двадцатилетней зависимости от них. Но в настоящий момент враждебности в ней поубавилось не только по причине смягчающего влияния любви, но и потому, что она добилась от этих самых людей больше — да, намного больше, — чем она и Ник в своих самых безрассудных замыслах даже надеялись получить.

— В конце концов, всем этим мы обязаны им! — в задумчивости проговорила она.

Ее муж, предавшись разнеживающему блаженству ночи, не стал повторять свой вопрос; но ее не оставляла мысль, которую он этим вопросом пробудил. Год — да, теперь она была уверена, что при небольшом умении распорядиться обстоятельствами это могло бы длиться целый год! Под «этим» подразумевался их брак, их жизнь вместе, и вдалеке от зануд и надоед, — дружеским союзом, в котором оба они давно предполагали сиюминутное удовольствие, но, она во всяком случае, никак не более глубокое согласие душ.

Это случилось в какую-то из первых их встреч — среди пестрой публики на одном из обедов, которые Фред Джиллоу пытался представлять «литературными», — молодой человек, оказавшийся за столом рядом с ней и о котором она смутно слышала, будто он «пишет», вообразился ей в качестве некой прихоти, которою Сюзи Бранч, наследница, возможно, могла бы себя побаловать в виде исключительного безумства. Сюзи Бранч, беднячка, любила представлять, как этот ее предполагаемый двойник будет тратить на него свои миллионы: среди ее главных претензий к богатым друзьям было то, что те распоряжались своим богатством столь бездарно, без фантазии.

«Я скорее предпочла бы иметь мужа, чем паровую яхту!» — подумала она в конце разговора с молодым человеком, который занимался писательством, но который, как ей сразу стало ясно, еще не написал и вряд ли когда напишет нечто такое, что принесет ему славу и позволит предложить своей жене что-нибудь дороже простой лодчонки.

«Своей жене! Будто он вообще может содержать жену! Потому как он не из тех, за кого выходят замуж даже ради яхты». Несмотря на свое прошлое, Сюзи в достаточной степени сохранила внутреннюю независимость, чтобы заметить скрытые признаки этого качества в характере других, а также импульсивно приписывать его тем особам противоположного пола, которым случалось вызвать ее интерес. Она испытывала искреннее презрение к людям, гордившимся тем, что, на ее вкус, должны были бы лишь стоически переносить. Сама она намеревалась в итоге выйти замуж, потому что нельзя вечно обхаживать богачей; но собиралась подождать, пока не найдет кого-нибудь, максимально со средствами и хотя бы минимально компанейского.

Она сразу поняла, что молодой Лэнсинг точно не из их числа: бедный, насколько только возможно, и, насколько только возможно, компанейский. И потому решила видеться с ним так часто, как позволит ее суматошная и путаная жизнь; и это ей вполне удавалось устраивать благодаря своей находчивости. До конца той зимы они сталкивались постоянно; настолько постоянно, что миссис Фред Джиллоу однажды внезапно и резко дала ей понять, что она «делает из себя посмешище».

— Ах… — ответила Сюзи долгим вздохом, честно глядя в подкрашенные после слез глаза подруги и покровительницы.

— Да! — вскричала Урсула Джиллоу, разрыдавшись. — Пока ты не вмешалась, Ник обожал меня… я, конечно, не хочу упрекать тебя… но когда думаю…

Сюзи промолчала, не найдя слов. Да и что она могла возразить, если подумать? Платье, что на ней, — подарок Урсулы; авто Урсулы отвезло ее на банкет, с которого они обе возвращались. Она рассчитывала провести наступающий август с четой Джиллоу в Ньюпорте… и единственной альтернативой было отправиться в Калифорнию с Бокхаймерами, у которых прежде отказывалась даже обедать.

— Конечно, то, что ты себе вообразила, — это полный вздор, Урсула; а что касается моего вмешательства… — Сюзи помедлила в нерешительности, потом пробормотала: — Но если это хоть сколько-то тебя успокоит, постараюсь встречаться с ним реже… — И исторгла вздох глубочайшей покорности в ответ на соленый от слез поцелуй Урсулы…

Сюзи Бранч по-мужски относилась к данному слову; и на следующий день она надела шляпку, которая более всего была ей к лицу, и разыскала молодого мистера Лэнсинга в его номерах. Она намеревалась сдержать обещание, данное Урсуле; но при этом ей хотелось выглядеть как можно лучше.

Она знала, когда его скорее всего можно застать дома, поскольку он был занят тоскливой работой над популярной энциклопедией (буквы от «V» до «X») и сказал ей, какие часы посвящал этому ненавистному занятию. «О, если бы только это был роман!» — подумала она, поднимаясь по темной лестнице; но тут же ей пришло в голову: будь это роман из тех, что ей хватало терпения прочесть, возможно, автор заработал бы на нем не намного больше, чем на энциклопедии. Мисс Бранч смотрела на литературу со своей колокольни…


Еще от автора Эдит Уортон
Эпоха невинности

Графиня Эллен Оленская погружена в свой мир, который сродни музыке или стихам. Каждый при одном лишь взгляде на нее начинает мечтать о неизведанном. Но для Нью-Йорка конца XIX века и его консервативного высшего света ее поведение скандально. Кузина графини, Мэй, напротив — воплощение истинной леди. Ее нетерпеливый жених, Ньюланд Арчер, неожиданно полюбил прекрасную Эллен накануне своей свадьбы. Эти люди, казалось, были созданы друг для друга, но ради любви юной Мэй к Ньюланду великодушная Оленская жертвует своим счастьем.


В доме веселья

Впервые на русском — один из главных романов классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе. Именно благодаря «Дому веселья» Эдит Уортон заслужила титул «Льва Толстого в юбке».«Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья», — предупреждал библейский Екклесиаст. Вот и для юной красавицы Лили Барт Нью-Йорк рубежа веков символизирует не столько золотой век, сколько золотую клетку.


Торжество тьмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранное

В однотомник избранных произведений американской писательницы Эдит Уортон (1862–1937) пошли роман «Век наивности» (1920), где писательница рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века, повесть «Итан Фром» (1911) — о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии, а также несколько рассказов из сборников разных лет.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Рассказы

В книгу вошли рассказы Эдит Уортон из сборников разных лет.Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Век невинности

В романе «Век наивности», написанном в 1920 г. Эдит Уортон рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».