В логове нечисти - [27]

— А теперь, — сказал Харкорт Шишковатому, — ответь нам на вопрос, и без всяких посторонних рассуждений.

— Ответ состоит в том, — сказал Шишковатый, — что мы имеем дело с существом, у которого нет ничего общего ни с одним обитателем здешнего мира. Оно сродни самым глубинным корням жизни, наименьшему общему знаменателю природы. А природа, если хорошенько подумать, по сути своей жестока. Жестока и безразлична. Природе не свойственна любовь, ей все равно, что случится с кем или чем бы то ни было. Ее нельзя уговорить. Всем приходится жить по ее правилам. Ошибись хоть немного, и она тебя убьет, не задумываясь. Зло — это, по определению, отсутствие любви. Чтобы стать воплощением зла, достаточно одного — не испытывать любви, не подозревать даже, что она существует. Подлинное зло не любит даже само себя. Эти бугры не просили, чтобы их наделили жизнью; жизнь навязана им некоей неведомой, таинственной алхимией мертвой или умирающей материи. Может, жизнь даже внушает им отвращение, может, они недовольны тем, что их насильно заставили появиться на свет, хотя они об этом никого не просили. До вас понемногу начинает доходить, с чем мы имеем дело?

— Кажется, да, — задумчиво произнес Харкорт.

— Если бы мы напали на те бугры, — продолжал Шишковатый, — очень может быть, что они уничтожили бы нас прежде, чем мы смогли бы вступить с ними в схватку. Они ошеломили бы нас заложенной в них злобой, задушили бы зловонием, отравили бы накопленным в них ядом, покончили бы с нами десятком других способов. Они знали о нас и ждали нас. Лучшего ответа я дать не могу, потому что о буграх никто ничего толком не знает. Специалистов по ним не существует — каждый, кто вздумает стать таким специалистом, умирает раньше. — Он умолк и оглядел остальных. — Вы удовлетворены? Я ответил на ваш вопрос?

Никто ничего не сказал.

— Больше всего они любят выводиться, если это можно так назвать, в нетронутой лесной почве, — продолжал Шишковатый. — Там, где много лет скапливались гниющие отбросы леса, в которых содержатся неведомые начала, дающие толчок к их появлению. Почва этого леса лежала нетронутой, наверное, несчетные столетия. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь попал в такое положение, как мы. Даже в самых невероятных легендах моей расы не говорится, что они могут вылупляться разом в таком множестве. Я думаю, нападение на одного из них заставило остальных появиться на свет раньше времени. Как они узнали об этом нападении, я не знаю и даже представить себе не могу. В наших легендах ничего не говорится о том, что они способны общаться между собой.

— А здесь они до нас не доберутся? — спросила Иоланда.

— Думаю, что нет. Правда, они могут передвигаться, и иногда, боюсь, довольно быстро, но норовят оставаться поблизости от того места, где вывелись. Я полагаю, они не покинут леса, и очень сомневаюсь, чтобы они решились последовать за нами через болото. — Он покачал головой. — Вы должны понять, что меня все это тоже поразило. Они — порождение самых древних времен. Когда-то, гласят легенды, их было много. По мере того как редели леса и расширялись пашни, их становилось все меньше и меньше: места их обитания понемногу исчезали. Если бы вы меня спросили, я бы сказал, что их больше не осталось вообще, что это просто персонажи древних легенд, что они давно вымерли.

— Кому могло бы прийти в голову тебя об этом спросить, — сказал Харкорт, — если никто ничего о них не знал и ты ничего не говорил?

— Мало ли о чем я ничего не говорил, — ответил Шишковатый и поднялся на ноги. — Двинемся дальше? — предложил он. — Чарлз, ты что-то говорил о тропинке, которую как будто видел впереди.

— Да, — сказал Харкорт. — Я снова пойду первым и поведу вас к ней. Это островок с несколькими деревьями на краю. Из-за камышей его удается увидеть только изредка. По-моему, он немного больше этого пригорка.

— А вам тоже не дает покоя какое-то нашептывание и бормотание? — спросил аббат. — Иоланда, ты, кажется, говорила, что это призраки?

Она кивнула.

— Да, призраки. По крайней мере, так говорят. Не нашедшие покоя души людей, которые умерли вне лона Святой Церкви и теперь блуждают повсюду. Тут, наверное, погибло множество беженцев, когда они спасались от Нечисти.

— А мы ничего не можем для них сделать? Никак нельзя дать им покой?

— Не знаю, — ответила Иоланда. — Я только знаю, что они тут есть. Я ни с кем никогда о них не говорила. Конечно, я скорблю о них, как подобает христианке.

— Попробуй побрызгать на них святой водой, — посоветовал аббату Шишковатый. Тот только презрительно засопел, с трудом поднялся и подоткнул повыше свою сутану, вымазанную до колен грязью и насквозь мокрую.

Они снова отправились в путь. Пригорок, как и подозревал Харкорт, оказался лишь маленьким клочком суши, поднимавшимся над водой. Они пересекли его и опять вошли в воду.

Болото было не очень глубоким — большей частью по щиколотку и только местами по пояс. Дно его покрывал скользкий, липкий ил, в котором кое-где прятались коряги и кучи камней. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не споткнуться.

Время от времени им попадались открытые водные пространства, но чаще всего они шли по узким, извилистым протокам, по обе стороны которых поднимались болотные травы и камыш. Кое-где из болота торчали мертвые деревья — скелеты тех деревьев, что стояли здесь давным-давно, еще до того, как все переменилось и появилось болото.