В лабиринтах вечности - [27]

— Что там написано? Ты знаешь?

— Да, — горделиво ответил араб. — На нем надпись: «Всякий может просить, и воздастся ему по вере его».

— Каждый? — недоверчиво переспросила она.

— Каждый, — утвердительно кивнул араб. — Но только помыслы просящего должны быть чисты, а желания самые сокровенные, тогда они обязательно исполнятся!

Девушки внимательно слушали таксиста, при этом, не заметив, как он еще пару минут назад не то, что говорить, но даже понимал русский с трудом, а теперь, как диктор центрального телевиденья, говорит чисто и почти без акцента. Просто, удивительные метаморфозы!

Тем временем мальчуган, завершив задушевную беседу со Священным Жуком, поклонился ему, и вновь невнятно пролепетав что-то старику Шаху, радостно и вприпрыжку выскочил из лавки, наивно полагая, что его желание скоро исполнится. Старик, буркнув ему в ответ, задумчиво провел рукой по бороде.

— Ну, ты посмотри, настоящий Старик Хоттабыч — исполнил желание мальчика! — Аня умиленно всплеснула руками.

— Тц-ц-ц! Пока он только прочел молитву, — очень серьезно поправил ее таксист, — он прочел благодарственную молитву Аллаху, во исполнение Его воли.

— А что на скарабее больше нет других надписей, кроме этой? — не обращая внимания на некое ехидство подруги, спросила Настя.

— Вроде, нет… — настороженно начал было таксист… (Он хотел было, что то сказать еще, но не успел — Настя оттеснила его и устремилась к артефакту.)

Ее очень заинтересовал этот таинственный Жук, а вернее, каким-то удивительным образом Он притягивал ее к себе. Будь Жук одушевленным предметом, она бы сказала: «Он, как магнит, притягивает меня».

Настя присела рядом с жуком и замерла, не в силах отвести от него зачарованного взгляда — Жук был просто великолепен! Очень-очень красивым! Соблюдены все пропорции насекомого: четкость и выверенность всех линий, тщательность исполнения, даже на лапках древний мастер старательно вывел каждый волосок, каждый отросточек и каждая чешуйка была выполнена им с высочайшим мастерством. Медные рожки притягательно золотились. На плоской спинке Жука был нанесен длинный ряд иероглифов. Настя осторожно провела по ним подушечками пальцев, и вдруг приятная теплая волна побежала по всему ее телу, незримо разлилась, обожгла и увлекла в таинственное, невесомое состояние…

…Закрыв глаза, Настя водила пальцами по письменам, как, если бы хотела прочесть их именно пальцами. Со стороны могло показаться, что она — слепа и пытается прочесть надпись на спинке скарабея пальцами, и, читая их, постигает великие таинства. Облик ее буквально менялся на глазах, наполняясь незримым светом…

…На душе у нее, и в самом деле, становилось удивительно как хорошо — светло, радостно! И удивительное, удивительное безотчетное счастье переполняло ее всю. Это было как во сне…

Она подняла затуманенный взор на таксиста. (Он настороженно следил за ней. В этот момент с его лицом произошло странное — оно покрылось испариной, а взгляд ожесточился и стал стальным, недобрым!)

— Откуда, ты говоришь, Жук?

— Из Асуана… из храма Абу-Симбел…

— В самом деле?

— Да.

— А почему здесь? Почему не в музее, а у него? — кивнула Настя в сторону старика. — Если он был найден в храме, значит, относится ко времени Рамсеса II! Так? Тогда — это историческая ценность! Настоящий артефакт! Как удалось скрыть его от властей?!

Таксист молчал, выжидая, пока она выплеснет на него все вопросы, а затем, подобострастно склонившись в поклоне, тихим шепотом, постоянно озираясь на входную дверь, торопливо заговорил, смотря колко, едко (у нее даже ладони вспотели от его колючего взгляда).

— Так было угодно Всевышнему! Это наша гарантия Мира! Мы храним его! Вы первые из европейцев, кто увидел Священного Жука! — он произнес это с таким переходом в шепот и намеком на серьезность положения, что Настю теперь уже всю окатило холодным потом. (И где-то у основания черепа заныло, защемило, словно недоброе предчувствие решило напомнить о себе жгучей болью.)

Внезапно до нее дошло, что араб говорит с ней на чистом русском языке.

— …Ты, ты говоришь по-русски!?

Араб потупил глаза…, побледнел… и, вдруг грохнувшись на пол, покаянно заламывая руки, зашептал:

— Прости! Прости! Госпожа, прости за обман!

И всё бы ничего, и падение, и театральное заламыванье рук, и даже шепот сквозь слезы — всё можно было принять за шутку, за игру хорошего актера, но то, как он хлопнулся об пол, привело Настю к весьма странному состоянию — она так и застыла с открытым ртом.

«Артист», не замечая ее удивления, не унимался, бурчал что-то не вразумительное:

— Госпожа, прости…, прости…, прости! Я не должен был говорить, не должен был…, но я раб…, твой раб! Я…, О, прости меня…

Настя, не сводя с него завороженного взгляда, буркнула:

— Да, ладно! Вот если бы ты сказал, что я красавица — это понятно! В вашей стране все женщины — «красавицы»! Но «я — твоя госпожа, ты — мой раб»! Знаешь, это уж слишком!

— Прости! — не утихал араб, — прости, меня!

«Хорошо играет, артист! Почти поверила!» — подумала она, успокаиваясь.

— Ну, ладно, ладно! Вставай, прощаю! — подыграла она артисту, — знаешь русский, ну и отлично!