В круге света - [136]
Как-то в самом начале Петрова поста освящал квартиру. Хозяйка – женщина от церкви далекая, потому и приготовилась угощать батюшку курочкой. Ничего так себе курочка, на вид аппетитная. «Батюшка, уж не побрезгуйте, специально для вас старалась. Сперва думала импортную взять, но потом решила, что наша повкуснее будет. Все утро бегала, выбирала, уж покушайте».
И что бы вы стали делать на моем месте? С одной стороны, конечно, пост, а с другой – хозяйка, что целый день ломает голову, чем бы тебя угостить. А ты начнешь: «Нет-нет, курочку вашу, матушка, ешьте сами, мы постимся» – и убьешь человека отказом. Ладно, ведь по душевной простоте предлагает. Ем, действительно вкусная, хотя на душе кошки скребут. Хозяйка смотрит на меня с облегчением: «А мне говорили, что напрасно я курицу готовлю, ведь пост, батюшка ее есть не станет. Правильно-правильно, батюшка, постных дней еще много будет, а пока никто не видит, можно и нарушить».
Но чаще всего, приглашая священника домой, никто особенно не готовится, просто и в голову такое не приходит, хотя как ни крути, а приход в дом священника – дело необычное.
Так вот, разоблачаюсь, гадаю: кушать в трапезной или там придется за стол садиться?
– Батюшка! – Слышу голос кого-то из певчих. Оборачиваюсь, в алтарь просунулась девичья головка. – Вас здесь мужчина какой-то спрашивает. Вы не могли бы выйти?
Продолжая раскручивать длинные тесемки на рукавах подризника, выхожу на левый клирос. В голове мысль: «Все-таки кто мне скажет, который час?»
На клиросе уже никого из певчих, только один незнакомый мне мужчина. Одет по-летнему в рубашку с короткими рукавами. Смотрю на него, он – на меня. Потом, все так же молча, он достает из-за спины здоровенный нож, с лезвием сантиметров в сорок. Я все потом голову ломал, где можно было прятать такой меч. Мелькнула мысль: «Как хорошо, что я причастился!»
Но вместо того чтобы с размаху всадить нож в меня, он приставил острие к своему животу.
– Все, не могу я так больше! Или ты найдешь для меня слово, или я зарежусь.
Вижу, что мужчина слегка подшофе, но именно в таком состоянии и делаются все самые большие глупости.
Восстанавливаю порядок своих мыслей. Сперва я подумал, что он меня зарежет, потом – что зарежет себя и этим все равно нарушит мои ближайшие планы. Телефонов еще не было, предупредить людей я не смогу. А когда бедолага выдвинул ультиматум, я понял, что без разговора нам не обойтись. И как долго он будет продолжаться, никто не знает. «Так, сколько у меня времени, скажет мне в конце концов хоть кто-нибудь, который час?!» И в этот момент я замечаю часы на его правой руке, той самой, в которой он держит нож.
– Нет уж, ты погоди резаться, сперва скажи мне, сколько сейчас времени? – ответил я ультиматумом на ультиматум.
Потенциальный самоубийца готов был услышать все, что угодно, но только не это. Человек растерялся, стал было смотреть на часы и отвел от себя нож. Потом словно очнулся, бросил его на пол, сел на скамейку и заплакал. Я откинул ногой нож подальше и сел рядом.
– Я был женат, у меня двое детей. С женой иногда ругались, но не так, чтобы часто, и все больше по пустякам. Отношения-то были хорошие. Дети подрастали, одному уже исполнилось десять лет, второму восемь. И что со мной случилось? Зачем мне понадобилась другая, почему повелся? Наверное, потому, что была она напориста и умела добиваться своего. Жена узнала, начались скандалы. Стали они обе меня, словно канат, друг у дружки каждая в свою сторону перетягивать. Но потом жена, видать, устала и потребовала: или – или. А я гордый, как же, вон как из-за меня бабы бьются. Ну-ну, посмотрим, как вы тут одни справитесь. Дверью хлопнул и ушел к той, другой, а у нее тоже двое, и тоже мальчишки, почитай тех же лет.
Растил чужих детей, хотя душа к ним и не лежала, а к своим не ходил. Алименты платил, пускай не полностью, но кое-что им все равно перепадало. А как мои родные сыновья выросли, так вторая жена мне вообще запретила с ними встречаться. Я не стал спорить, не люблю скандалов. А потом вторая моя умерла, и ее сыновья, которых я, собственно говоря, и вырастил, от меня отказались:
«Нам ты никто. Матери ты был мужем, но матери нет, а мы тебя в нашем доме видеть не хотим». Короче, выгнали они меня, я старый человек, куда мне против них. Что было делать? Попробовал было назад, в первую семью, а мои родные сыновья меня даже на порог не пустили. «Иди, папка, откуда пришел, знать мы тебя не желаем». Вот так и получилось, что вырастил четверых детей, а старость встречаю на улице и без всякой надежды.
Грустная история, видать, человек-то он неплохой. Мы его трудником в мужской монастырь пристроили, там, в монастыре, у него будет достаточно времени, чтобы понять, почему все четверо мальчиков так и не признали его за отца.
Жизнь – штука вообще непредсказуемая. Помню, подходит ко мне молодая красивая женщина и просит:
– У меня завтра суд, пожалуйста, помолитесь обо мне.
От нее отказался самый близкий ей человек, и именно в тот момент, когда она, выручая его, сама, по собственной инициативе, взяла на себя его вину.
Мы поговорили, и вот она уже уходит, а меня почему-то волнует вопрос:
Яркие, современные и необычайно глубокие рассказы отца Александра завораживают читателей с первых строк. В чем секрет автора? В правде. В правде жизни. Он ясно видит то, что мы научились не замечать – то, что доставляет нам неудобство и беспокоит совесть. Но здесь, в тени нашего внимания, не только боль и страдания. Именно здесь – и несказанная радость, ведущая нас к Свету.
В глубоких и проникновенных рассказах отец Александр говорит о преодолении боли, о людях, прошедших войны и катастрофы XX века, о силе духа, превозмогающей страдание. Книга найдет отклик в сердцах читателей – ведь она о вере, надежде на обретение вечной радости и о любви.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
В воспоминаниях сестер Софьи и Натальи Самуиловых о дореволюционном детстве, о любимом отце – провинциальном священнике Сергии, впоследствии погибшем в заключении, звучит живой отголосок ушедшей эпохи. Судьба семьи Самуиловых неразрывно переплелась с трагической судьбой страны в XX веке. Перенося читателя в российскую глубинку 1910–1930-х годов, авторы раскрывают перед ним глубины человеческих сердец, в страшные годы гонений на Церковь не утративших веру, жертвенность и любовь.
Священники живут в ином измерении, вернее, на грани измерений. Предстоящих пред Богом в алтаре освещает особый Свет, соприкосновение с Вечностью, а вот за вратами храма начинается мир, кипящий и бурлящий страстями. В рассказах отца Николая нет прямых проповеднических назиданий, но его герои, безусловно, запомнятся навсегда: ведь это люди, которые вселяют веру в добро, в любовь и в Бога. Автор точно передает дух эпохи: гибельные 20–30-е годы, подарившие надежду 80-е, разочарование 90-х и нынешнее, еще не совсем осмысленное время.