В круге света - [135]

Вдруг замечаю, как из-за колонны мне навстречу несмело выступает женщина. Видно, что человек она нецерковный, наши так не одеваются. Возрастом где-то моих лет, еще не старая, но заметно, что дело уже идет к закату. Для священника такой возраст – возраст расцвета, седина – свидетельство если уж не о духовном, то о житейском опыте. А вот для женщины такой возраст – повод говорить о стремительно приближающейся старости.

Она подходит, суетливо теребя в руках носовой платок. Руки выдают ее внутреннее состояние, и это состояние отчаяния.

– Батюшка, я хотела подойти к вам вчера вечером, но не решилась. Простите меня, но я не знаю, зачем пришла. Вернее, конечно, знаю, но зачем пришла к вам, этого не понимаю. – Она было задумалась и замолчала, но потом спросила с поспешностью: – Вам нужно называть мои грехи? Да? Вы ждете от меня грехов?

– Нет, мне не нужны ваши грехи. Я жду вашего покаяния, но вижу, что вы еще не готовы. – И как может быть готов к покаянию человек, первый раз пришедший в церковь? – Что с вами, почему вы так волнуетесь?

– Батюшка, меня предали, предал самый близкий человек, мой муж. Мы всегда были вместе, и в годы радости, и в годы отчаяния, когда наш гарнизон прекратил существовать и мы оказались в лесу, отрезанными от всего остального мира. А ведь надо было как-то выживать, кормить и учить двоих детей. Мы тогда жили вчетвером в маленькой однокомнатной квартирке. Это было невыносимо, отключено электричество, нет тепла, ничего нет. Даже чайник не на чем было разогреть. В эти дни, может, от отчаяния, не знаю, но я обнаружила в себе дар – прясть пряжу и вязать исключительные по красоте вещи. Появились первые заказы и первые заработки. Муж, видя мои успехи, воспрял духом и тоже стал участвовать в семейном деле.

Поднялись, вырастили детей, построили дом. Дети разъехались, у каждого своя судьба, дочь уехала в Израиль, сын – в Петербурге. Думала, что будем доживать век вдвоем, и вдруг он мне объявляет, что у него уже готов вызов в Израиль и что меня он с собою брать не собирается. Все имущество на нем, он его распродает, а меня оставляет на улице.

Батюшка, я только понять хочу, как можно вот так поступать? Даже если ты уходишь к другой, то зачем же человека, с которым прожил жизнь, превращать в бомжа и обрекать на медленное умирание, ведь даже бродячих собак и тех из жалости усыпляют?

Когда человек тебе исповедуется, то о грехах его быстро забываешь, и не помнятся они тебе, и на душе ничего не остается. А вот когда приходит человек не с исповедью, а с такой бедой, то ложится она на твои плечи и самого пригибает к земле. Вроде чужое горе, чужая беда, чужая проблема, а плачешь о человеке. И становится он, еще пять минут назад сторонний тебе, близким, а его страдания – твоими страданиями.

Но для священника сопереживать не главное, главное – помочь. Научить молиться, постараться вложить в сердце человека надежду, утешить и убедить не отчаиваться. Для этой женщины, как и для ее мужа, наступил момент истины. Адам ее предал, но как она поступит в таких обстоятельствах, сможет ли остаться человеком и подняться на высоту? А что в ее случае есть высота? Не поддаваться отчаянию, не проклинать и простить?

Две судьбы, так и не слившиеся воедино. Ева пришла в храм, а раз пришла и стала молиться, то, опыт мне подсказывает, не пропадет человек. Бог поможет устоять и не упасть. А постаревший Адам – вроде и на коне, и с деньгами, свободный жених – мчит в другую страну в надежде на счастливую старость. Бедный Адам, где скроешься ты от Господа? В палестинских песках? В русских лесах было бы поваднее.

У каждого свой путь на небеса, сколько людей, столько и путей. А суд наступает еще здесь, на земле.

Давным-давно служил я в будний день литургию, после которой должен был идти на требы. Не помню, что уж и кому обещал, но то, что ждали меня к двенадцати тридцати, я на всю жизнь запомнил. И вот закончил службу, потребил Дары, разоблачаюсь. В голове только одна мысль, как успеть к людям к точно назначенному сроку – дело в том, что по натуре я человек обязательный и не терплю опаздывать. «Так, каким временем я располагаю? Где мои часы? И алтарник ушел, спросить не у кого. Да хорошо бы еще в трапезную забежать, чего-нибудь перекусить».

Как по-разному относятся люди к приглашенному в их дом священнику! Для кого-то это целое событие, хозяева готовятся, наводят в доме порядок, накрывают на стол и даже за бутылочкой сбегают. А кто-то смотрит на тебя, словно на сантехника. Пришел дядя Вася, подвели его к унитазу, поколдуй, дядя Вася, что-то там не проходит. Так и тебе: посмотри, батюшка, загадили мы здесь все вокруг, совсем жизни не стало, ты поколдуй, а мы пока своими делами займемся. Ни о каком столе никто и не заикается, какой может быть стол для сантехника? Понятно, что не в столе дело, порой такие хозяева гостеприимные попадутся, что и не знаешь, как уйти. «Батюшка, покушайте, специально для вас готовили!» А если это твой третий обед за день? И отказаться невозможно – людей обидишь. Не каждый же день к ним домой священник наведывается. «Батюшка, а добавочки? Неужели не понравилось?» – В лице хозяйки катастрофа. «Понравилось, понравилось, но от добавочки уж избавьте, родненькие, Христа ради».