В краю саванн - [28]

Без ложки мони есть нельзя. Хозяйка приносит нам две галамы, из которых горячую кашу приходится отпивать.

От Драмана узнаю, что малийцы едят три раза в день. Завтракают на рассвете и едят мони, галеты, но очень часто разогревают остаток ужина. Обед бывает в два часа дня и состоит, как правило, из то, а в городской среде в зажиточных семьях — из риса. На ужин, который начинается поздно, готовят кус-кус. Основу питания составляют зерновые: просо, сорго, фонио, кукуруза, рис. Рис больше распространен в средней дельте Нигера.

— Ну а мясо? Ведь в стране много скота.

— Мяса малийцы едят мало, особенно в деревне. Оно дорогое. Исключения бывают в праздники и при ритуальных церемониях. Даже в сахеле, основной скотоводческой зоне, потребление мяса невелико.

— Почему?

— Кочевники испытывают отвращение к убою своих животных. Они продают их только в особых случаях, таких, как уплата налога, праздник, женитьба. Поэтому кочевник может иметь много скота, но мало денег.

Эти слова мне напомнили недавнюю дискуссию в Административной школе. Выступал видный общественный деятель Мамаду Сарр. Говорил он о животноводстве:

— Нам надо развивать товарное животноводство — мясное, молочное. И надо преодолеть старое представление о скоте. Как смотрит фульбе на своего быка? Как на брата. Он не хочет с ним расставаться.

Слова оратора потонули в возгласах одобрения и аплодисментах. Но смысл их стал ясен для меня только сейчас.

— Кроме того, — говорит Драман, — у отдельных этнических групп и религиозных общин есть временные-запреты на некоторые виды пищи при беременности или болезни. Так, беременные женщины остерегаются есть мясо зайца и кролика, чтобы уберечь детей от истерии и припадков. В ряде мест осуждается употребление свежего молока и рыбы сома, которые, считаются переносчиками проказы. В некоторых районах не рекомендуется давать яйца детям немых, слабоумных, воров. Мусульмане не едят свинину.

По пути в Сананкороба я заезжаю иногда к Усени Кунаре, живущему в четырех километрах от Бамако. Познакомился я с этим крестьянином в один из жарких дней при возвращении из дальней поездки. Мучила жажда. Недалеко от дороги в поле работал пожилой мужчина, и я направился к нему, с надеждой поглядывая на жестяной чайник, какие крестьяне обычно берут в поле. Но в чайнике ничего не оказалось. Был уже полдень, и Усени собирался домой. Жил он недалеко, и я пошел к нему, чтобы напиться. Узнав, что я из Советского Союза, Усени обрадовался. Он рассказал мне, что в Ниоро, где раньше жила его семья, он лечился у советского доктора Жоржа. Я сразу понял, что речь идет о Георгии Александровиче Леонове.

Теперь Усени перебрался поближе к столице, надеясь подыскать работу, но до сих пор не удалось найти ничего подходящего. Пока что родственник, богатый торговец из Бамако, пустил его на свою землю, где с помощью наемных батраков выращивал манго, просо и картофель на продажу.

Около хижины я увидел жену Усени, его двух дочерей и трехлетнего сына. Всего у Усени было восемнадцать детей, но теперь осталось только трое. Мальчик, по-видимому, тоже болел. Он был невесел, часто клал голову на колени матери, начинал беспричинно плакать.

Кунаре принадлежали к народности хасонке. Я обратил внимание на три поперечные полосы татуировки под глазами женщин. Это был знак рода. Усени хотел устроить старшую дочь на работу, но это было трудно. Кроме того, никто из женщин не знал французского языка. Семья Усени была проста, симпатична, и я искренне сочувствовал ей.

Однажды Хауа, жена Исы Конате, угостила нас запеченной в золе замечательной сладкой маниокой. Корнеплоды — батат, иньям, таро и особенно маниоку — едят либо в вареном, либо в жареном виде. Печеная маниока оказалась не хуже свежей. Свежую маниоку я впервые попробовал на территории государственного сельскохозяйственного предприятия «Оффис дю Нижер», расположенного в средней дельте Нигера.

Дорога шла по берегу неширокого и неглубокого канала с крутыми песчаными берегами. Возле деревень женщины стирали белье. Мужчины бросали в воду наметку, пытаясь поймать дремлющую в иле рыбу. За машиной тянулся тяжелый шлейф пыли. Очень много песка. Я читал официальные малийские документы, в которых говорилось, что в этих песках белеют кости тысяч малийцев, согнанных сюда колониальной администрацией для освоения этого в прошлом дикого края. Люди погибли от чрезмерного труда, плохого питания, болезней, побоев.

На дороге было много людей. Мы все время обгоняли навьюченных ослов, волов, тянувших легкие двухколесные тележки. Но большинство людей несли свой багаж на голове. За поворотом открылся обширный базар, куда, вероятно, сошлись крестьяне из многих деревень. Видны верблюды — здесь недалеко Сахара.

Мы вышли из машины и направились в торговые ряды в надежде найти бутылку фруктовой или газированной воды. Не тут-то было. Никто не повезет этот товар из Бамако в сахель. На земле лежали веретенообразные шершавые розовые корни маниоки длиной 20–40 сантиметров. Ими торгуют женщины. Я знал, что столовые сорта молодой маниоки можно есть в свежем виде.

Выбираю несколько корней маниоки и протягиваю женщине деньги. Она сама берет, сколько ей нужно. Теперь мы снова в машине. Счищаем ножом кожуру и утоляем жажду сладковатым соком хрустящего корня.