В краю саванн - [16]

Возвращаемся домой в половине первого ночи, когда горят лишь немногие фонари. На нашей улице в час ночи гаснут и они.

Когда же пойдет дождь?

В конце февраля бой моего соседа Муса Койта начинает вздыхать:

— Скоро наступит плохое время, станет очень жарко, люди будут обливаться потом, ночью будет невозможно спать.

Муса Койта — коренной малиец, бывший солдат французских колониальных войск. И если абориген боится жары, то как же мы, жители средней полосы нашего Союза, перенесем ее? Вскоре предсказания Мусы начинают сбываться.

У меня в комнате стоит деревянная статуэтка богини догонов — сидящая женщина с поднятыми руками, в которых она держит пустые калебасы. Богиня молит небо о дожде. И сам я все чаще и чаще начинаю смотреть на опаловое небо, на котором плавает раскаленный диск солнца. И жжет, и жжет… В воздухе висит тонкая пелена сухой пыли. Пыль беспрепятственно проникает в комнату, ложится красноватым налетом на белье, книги, мебель. Достаточно раз-два надеть рубашку, как она становится красноватой. Этот оттенок так и не удается уничтожить.

Вот уже несколько месяцев на небе нет ни облачка. Иногда меня охватывает сомнение: бывают ли вообще облака на малийском небе, идут ли здесь дожди? Спрашиваю своих студентов. Оказывается, в присахарских районах дождя надо ждать 10–11 месяцев. Фульбе Мамаду Диаби Сангаре говорит, что в его родной Масине (область сахеля) дожди идут через девять месяцев, а в районе Бамако между последним и первым дождем проходит 7 месяцев.

В Мали четко различаются три климатических периода: сухой прохладный — с декабря по февраль; жаркий сухой — с марта по май и сезон дождей — с июня по октябрь. В ноябре жарко и влажно, это переходное время от сезона дождей к прохладным зимним месяцам.

Период с декабря по февраль можно только условно назвать прохладным. Это скорее период прохладных ночей. Днем же — солнце жжет почти так же неистово, как и в жаркое время.

С конца февраля жара усиливается. Солнце стоит в зените, тени коротки, небо безоблачно. Со второй половины дня до глубокой ночи земля пышет зноем. Стены квартиры нагреваются, белье кажется только что вынутым из-под утюга. В апреле — мае из водопроводных кранов течет горячая вода, температура в комнате 34–35°, в тени на улице 41–42°. Работоспособность резко падает. Сухость воздуха усиливает жажду. Это самое тяжелое время.

По вечерам отправляюсь на улицу, надеясь, что там легче дышать. На тротуарах возле своих домов, спасаясь от духоты, на циновках лежат малийцы. Нигер тоже как будто разомлел от жары, обмелел и, кажется, не течет.

В это время излюбленным местом отдыха на реке служит Старый мост — узкая бетонная дорога, проложенная прямо по каменистому ложу Нигера в семи километрах от города. Старый мост расположен на возвышенности, недалеко от порогов Сотуба. С декабря по июль Нигер здесь обычно почти полностью пересыхает, обнажив черное ноздреватое каменное ложе. От могучей реки остаются лишь две узкие бурные протоки.

В жаркий сезон разницы между дневной и ночной температурой почти нет. Ночь не освежает. Лишь к трем-четырем часам утра потянет свежий ветерок, громко зашуршат сухие длинные стручки на акациях, как будто там возятся обезьяны. В комнате из-за духоты уснуть невозможно. Переношу свою постель на веранду. Ложусь без противомоскитной сетки. Она хоть и совсем легкая, но все же мешает проникновению свежего воздуха. И хотя беспокоят москиты и комары, мгновенно засыпаю.

В это время в саванне господствует харматтан — ветер, приносящий жар Сахары. Он сушит и обрывает листья деревьев, превращает в ломкие соломинки травы.

Когда едешь по саванне, горячий воздух от нагретой земли обжигает глаза. Растительность саванны становится серовато-зеленой. Да и эта зелень — редкая, скромная. Земля и растения кажутся измученными. И у людей, и у растений одни помыслы: когда же пойдет дождь?

И вот в конце мая на исходе дня небольшая синяя тучка появляется из-за уступа каменной стены. Ни ветерка, ни грома. Я собираюсь в город, но Муса Койта меня предупреждает:

— Скоро будет дождь.

Я сомневаюсь. Слишком уж, незначительной кажется тучка, да и от города она далеко.

— Посмотри, где муравьи, — говорит Муса.

Во дворе дома служащих в земле живут крупные черные муравьи. Обычно они снуют по проделанным ими дорожкам, как по автостраде. Но сегодня их не видно. Деревья стоят не шелохнувшись. Все замерло в ожидании.

Вдруг в небо неожиданно поднимается столб пыли, песка, сухих листьев. В одно мгновение воздух становится тяжелым, красноватым. Пыль и песок набиваются в глаза, в нос, в волосы, скрипят на зубах. Все живое стремится покинуть улицу. Видимость плохая, машины медленно ползут с зажженными фарами. Из-за горы, подгоняемые ураганным ветром, на город стремительно наваливаются низкие рваные тучи.

Падают на землю первые крупные капли дождя, и через две-три минуты землю как будто начинают поливать из огромней лейки. Босоногие ребятишки с радостными криками высыпают на улицу и умываются, подставляя руки и лицо дождю. Бои тоже ловят хлещущую с крыш воду и моют руки. Струи воды похожи на толстые жгуты. Гора Кулуба едва видна сквозь густую водяную сетку. Хлопают, как выстрелы, двери Дома служащих. Ветер стремится сорвать их с петель. У меня под окном растет несколько исполинских акаций. Порыв сильнейшего ветра как бы зачесал на одну сторону их ветви. Падает вырванная с корнем папайя. Гаснет свет: где-то оборвало провода. Наслаждаюсь наступившей прохладой, открываю окна и двери, чтобы ветер выдул жару из всех углов.