В координатах мифа - [2]

там, где ждали и звали того, что зовется добром, и

смеялись над страхом, стремясь к окончанью пути,

мы оставили радость открытого настежь окна, на

котором листает дневник непутевый апрель. Там

распахнутым взглядом следила за нами весна, и

любовь не святая легла простыней в акварель и

размазала слезы, глаза во все щеки открыв, потому

что испорчено краской прекрасное в них… Мы

оставили звездный азарт до начала игры, написав

неразборчиво кучу наивной фигни.

На завистливых далях, где дети помашут нам вслед,

будут счастливы внуки, но мы не узнаем о том, как

давили педали они и на велике лет с ветром мчались

к науке, что в мире несчастлив никто.

Кроме них.

Аум

На поющем Востоке далекой и близкой души пребываем мы

вечно и вечно тоскуем о нем. Он Бангкоком и Токио нас и

смешит, и страшит, и дорогами млечными манит, когда мы уснем.

На поющем Востоке из чаш вырастают цветы, и на сакуре

дивное диво поет по весне, и из древних истоков течет по

предгорьям крутым Беловодье бурливое к солнцу до крови

краснеть;

и мечты зарождаются там, и возможен полет, и не хочется

думать о том, чего может не быть и не может не быть…

А хрустальный нетронутый лед так похож на звезду

опрокинутой ступы Судьбы. Мы толчем и толкуем, но толку

пока не видать, эта скучная сказка без смысла, как день без

конца. Словно дуло к виску, в рюмку бросившись кубиком

льда, приставляем мы маску, скрывая личину лица.

На высоком Востоке души, где вибрации мантр резонируют

с сердцем, живет и всевластвует Бог. Нервом, ниточкой

тонкой пришит Он к карману ума и за тридцать сестерциев

в церкви торгует собой.

…потому что так легче серьезному Западу рук.

…потому что так проще жить в зависти Югу ветров.

…потому что так лечит доверчивый Север хандру.

Бог Адамову рощу срубил им под кров и для дров.

…чтобы стало теплее душе.

Потому-то

На пуховой на постели облаков

в полудреме пьют парное молоко

из разлившегося Млечного Пути

двое странников, которых Бог простил.

Ножки свесив, улыбаются-молчат,

греют крылья в ярких солнечных лучах.

То ли облачность пернатая легла,

то ли радость их с печалью пополам,

но куда по облакам они пойдут,

взявшись за руки у мира на виду,

непонятно им самим, а в облаках

им друг с другом очень нравится пока.

На закате в небесах царит покой,

на пуховой на постели облаков

двух заблудших по головкам гладит Бог,

потому-то мы и счастливы с тобой.

Бабочки

Бабочки друг с другом в одуванчиках

по весне на солнышке любились

и с нектаром желтые стаканчики

залпом осушали в изобилии.

Без ума любились, безоглядные,

бабочки – всей жизни двое суток —

без задумок: хорошо ли, надо ли,

без боязни сплетен-пересудов.

Солнышко светило в небе ясное,

май пришел, и травка зеленела,

бабочки друг с другом были счастливы.

Кто на ком?

Кому какое дело.

Просто вместо овечек. Ночное полубредовое

Ежик седых волос,

время течет к нулю…

Поводов нет для слез,

просто пока не сплю,

просто в окне луна,

просто давно вдвоем,

просто твоя спина

сердце спасет мое;

просто смешно сопишь,

просто тревожно спать,

просто такая тишь,

просто одна кровать,

просто тобой дышу,

носом уткнусь в плечо,

люстра, как парашют…

Что это я? О чем?

Просто родным теплом

пахнет твоя рука,

просто блестит стекло,

и без тебя – никак,

и в голове сумбур…

Тихо подкрался сон.

Нашу с тобой судьбу

ночью разделит он.

«Сибирь моя, любовь моя – Алтай…»

Сибирь моя, любовь моя – Алтай,

мой сон, мой теплый край, моя стихия,

мой идол поклонения мостам,

и тайна, и алтарь…

Какой трухи я

ни натащу к тебе из дальних мест,

с какой бы ни пришла к тебе дороги,

скитов твоих негромкий благовест

смиренно встретит и омоет ноги,

и инокиня Обь, темна водой,

печаль мою с души сотрет подолом,

и месяц в небе, робкий, молодой,

осветит эту ширь. Пусть будет долог,

моя Сибирь, твой век, чтоб Русь могла

омыть свои стопы, чиста тобою,

и чтоб Москвы златые купола

восславили ее твоей Любовью!

Сибирь моя, любовь моя – Алтай,

ты песня, ты весна моя святая,

моей Судьбы полет и высота,

ах, мне б к тебе за журавлиной стаей

в родимый край…

Bestпросветное

Под омофором розовых небес

совсем не важно, где мы или кто мы,

не важно даже, море или омут

мутит хвостом наш персональный бес.

Наш мир бескрайний состоит из бездн,

и он бездонен под бездонным небом.

совсем не важно, зрелищ или хлеба

не выдаст Бог или свинья не съест.

и каждый в этом мире is the best,

и сам себе и цирк, и bestиарий,

и каждый зверь способен двести арий

исполнить для других живых существ,

но не поет, а только просит есть

и выедает собственную душу.

Так океан Любви остатком суши

в бессильной жажде будет выпит весь.

Когда не станет в этом мире песен

и музыка исчезнет навсегда,

тогда иссякнет Божья благодать

и мир, дойдя до дна, нам станет тесен.

Осеннее бабье

Суета, маета и дороги расхлябаны…

Вопреки ожиданьям, всем бедам назло

запестрят зеркала бестолковыми бабами,

что в погоне за счастьем встают на крыло,

запестрят зеркала лебедицами-ведьмами.

По осеннему небу на метлах, шутя,

бабы верят в любовь

до конца до победного,

как в пришествие смерти не верит дитя.

Бабы верят в любовь,

громыхая кастрюлями,

привыкая в миру забывать о себе,

если их мужики не погибли под пулями,

значит, будет кому приготовить обед.

Бабы верят в любовь.

Эта вера по странности

вере в Деда Мороза из детства сродни: