В координатах мифа - [14]

В какой стране, на улице иль в доме

Меня настигнет, оглушит рассвет

И я сойду за гения, но кроме —

Окончен гейм, и матч, и сет —

Сказать смогу сухую благодарность

Или упрек неведомо кому?

Авось судьба – бессмысленная данность

И ничего не виснет на кону.

Авось не буду бесконечно злиться

И благо есть, кому сказать прощай.

Лихая жизнь на градусы кренится,

На благовест, в неведомый мне край.

Не выросла душа, но легче стала,

Не довела до седины волос,

А я пришел уже на край канала,

Где нет домов, и улиц, и берез.

В такой рассвет срастаются обломки

И корабли на байковой волне,

Внизу стоят и предки, и потомки:

Они видны, но недоступны мне,

А значит, есть еще на свете время,

Пространство дней и ночь,

Подлунный свет.

В какой стране оказываюсь нем я?

Не получить ответ.

Сегодня аллергия удалась

Сегодня аллергия удалась

И я чихал на все, что было лишним,

А плющ в саду, мешая белым вишням,

Увял совсем, и ягода зажглась.

Прозрачней воздух, яростнее свет,

Как не бывало раньше, знаю, будет.

Косые листья, сорванные с лет,

Минута ждет и, дожидаясь, удит.

Идет рыбалка, изредка клюет,

На стол встают те части из мозаик,

Которые в нечаянный уют

Приводят саек,

Арктические ветры, корабли

И полыньи, что плещутся за бортом.

А за окном на вишнях снегири,

Как маяки когортам.

Поставь ты хоть немного зарядиться

«Поставь ты хоть немного зарядиться

Телефон, разряженный с мороза».

Раскрасневшиеся щеки – он за тридцать,

И тебя одолевает проза.

Быть поэтом в доме забугорном

Или в «сорока» пятиэтажки?

Голосил бы ты анапест горном,

А позднее вышивал в шарашке…

Я сажусь, безвременьем остужен,

Согревая телом батарею.

Кабы не был ты кому-то нужен,

То б не пахла кухня карамелью

И не заряжались телефоны

Из несуществующей подсети.

Дочитают книгу миллионы

Не поняв и четверти из трети.

Телефон немного зарядился,

Лед сковал от истины оправы.

Я тобой единственной гордился,

А с другой… неправый был,

Неправый.

Moulin Rouge

Как два актера в Мулен Руж,

Как тот поэт и куртизанка.

В немом кино попкорн, и душ

У водостоков замка.

Немой ответ на твой приказ —

Невольный уголок усмешки,

И недовыстроен каркас

Измены, верности и слежки.

Влитая жизнь в руно забот

О кошельке, о паре, прочем.

Блестит испариной мой рот,

А твой – стихами заколочен.

Склонила голову ко мне

Склонила голову ко мне

И подошла помолодиться.

До боли женщина, но не… —

Пожалуй, птица.

Не «жар-…», конечно, и не зной —

В глазницах – холод.

«Ну что, приятель старый мой,

Опять немолод?

Опять грустишь (о чем, о ком?),

Не залит краской.

И бело-лунным колпаком

Черпаешь сказку.

Присяду близко и уйду,

Махнув руками».

До боли женщина и дум

Лоскутных камень.

Окраины

Ты не знаешь, где ты потеряешь

И зачем негаданно найдешь.

Левым ухом слышу – уезжаешь,

Правым мозгом думаю, что врешь.

Левая рука стирает буквы,

Правая выводит скрип-слова:

Мир по Галилею (плоский, круглый?)

Движется окраинами зла.

Что мне человечья разделенность?

В сумме расходящихся лучей,

Как не отгоревшая влюбленность,

Я один, а стало быть, ничей.

Глина

Всю разницу почувствовал в кармане,

Закинув руку под чужой пиджак.

В моей засевшей за подкорку ране

Вопросы «где?», «зачем?» и «как?»

Не застоялись, но переродились,

И каждой черточке уже потерян счет.

А чем они, они-то чем гордились?

В кармане лишь бухгалтерский учет.

В моем же – грязь – размокнувшая глина,

И что захочешь из нее лепи.

И если смерть – лишь гул и треск камина,

То жизнь – тончайшая моторика руки.

Координаты

В Москве уютно, как в Таджикистане,

Ну разве только пальмы не растут.

И ты не видишь дна в своем стакане,

Что на восточной долготе минут:

2 х 37 – дубляж подобен дроби,

Одиннадцать пятерок – синий лед.

Старик стоит, стоит в зеленой робе,

Над головой взлетает самолет,

Огни, салют… – не так, как в сорок пятом!

На северной холодной широте

Он был героем, мужем и солдатом.

А ты в сети с патриотичным матом

Сдаешь Славянск «какой-то гопоте».

Осень-псевдоним

Под ногами хрустит, как чипсы,

Опавшая прель, и листва

Последним покровом ложится

На вечно сырые дрова.

Наземный фонарик мигает,

Компания гопников пьет.

Никто не поймет, не узнает,

Кто в домике старом живет.

Заходит в осенние чащи

И с порохом курит мундштук.

Быть может, ненастоящий…

В закрытые ставенки: «тук!»,

Калиточкой крашеной: «скрип» —

Смешная ветра игра.

А между поваленных лип

Растет временная дыра.

И ты, попадая в нее,

Выходишь немного другим.

В заброшенном доме твоем

Пугающий ждет псевдоним.

Клубится под сумерки щель

И встреча миров не сладка,

Как та придорожная прель

И призрачный свет с потолка.

Всегда я с Пушкинской ходил в Литинститут

Всегда я с Пушкинской ходил в Литинститут,

Хотя с Тверской, конечно, было ближе.

Не экономил этих двух минут

Я по причине той, что нужно слышать

Звук собственных шагов в виду лица

Поэта древности глубокой, что не скроет

Ни звона колокольчиков конца,

Ни палочки начальственной, что строит

Шеренги и когорты молодых

Под флагами цветастее фиалок.

А мы даем их времени под дых

И раздуваем тлеющий огарок

До пламени мартеновской печи,

Где языками дантового ада

Готовятся украдкой кирпичи

Из нового культурного уклада.

Пройдет эпоха, жерла отопрут,

Зальют водою раскаленный кегль.

И он проступит, строки поплывут

От берегов мерцающей Онеги,

И с Пушкинской падут, как снеги,

На названный вначале институт.