В координатах мифа - [13]

Курение на балконе

И выпивку тет-а-тет,

За вымытую посуду,

За фразу «А я останусь?»,

Но нет меня в этом списке.

И в памяти тоже нет.

«От первого снега омского…»

От первого снега омского —

До первого света осени —

Двора с одинокой шавочкой,

Сменились не только шапочки,

Не только фасон и выделка,

Еще – объектив и выдержка.

Мы словно бы тут и не жили,

Не нас берегли и нежили.

Привычные к вечной копоти,

Не мы запирались в комнате.

Не мы вырывались в праздники,

Не все запивалось красненьким.

Мы до смерти в счастье верили,

В окно выходя ли, в двери ли —

В никем никогда не житое,

По мерке особой сшитое.

В глазок допотопной оптики

Его вычисляли оттиски.

По рельсам в морозном крошеве

Уехало наше прошлое.

Внезапным прощаньем скованы,

Никто не кричал: «До скорого!»

И память в подтеках окиси

Уже не составит описи.

Мне ясен, не надо паники,

Распад серебра и памяти.

Все кончится, стукнет форточка.

Останется только фоточка —

Где все так размыто, смазано.

Не высказано. Не сказано.

«От прогорклой крепости до крыльца Никольского…»

От прогорклой крепости до крыльца Никольского

Черною зимой

Я ходила тропочкой, узкою да скользкою,

В школу и домой.

Ну, была я девочкой, ну ходила в кофточке,

Купленной в Москве.

Все, что было дорого, будто навью косточку,

Пряча в рукаве.

От казачьей ярмарки до колбасной фабрики

Остановок пять.

Разве только бабушка называла зябликом.

Некому сказать.

Сладость чая мятного, одеяла ватного,

Вещего тепла.

Что я из прощального шепота невнятного

Вспомнить не смогла?

Все гадала-думала, кто ко мне наклонится,

Кто коснется рук?

Что ж меня так запросто оплетайки-кровницы

Выпустили вдруг?

От меня до крепости – только что не просека,

Донник да паслен.

Ну, какая просека? Что-то вроде прочерка

В перечне имен.

«Зимой замечаешь, с каким трудом…»

Зимой замечаешь, с каким трудом

Сознанье выходит из темноты.

Стираешь? Стираю. Дурдом-дурдом.

Стареешь? Старею. Как ты? Как ты?

Субботняя стирка, варум-варум.

Как раньше хотелось на юг, на юг!

Последние вещи спустились в трюм.

Ударила рында, задраен люк.

Ты знаешь, как круто любой урок

По старой привычке принять в штыки.

Ты помнишь черемуховый пирог?

А запах черемуховой муки?

Как будто внезапно среди монет,

Как будто внезапно среди молитв —

Заплатка от кофты, которой нет,

От песни, не знаю про что, мотив.

Ну как я напомню… та-ра-та-там…

Ну, надо же, господи, как живуч!

Я где-то забыла ключи, а там —

От маминой двери ненужный ключ.

Как время подходит – почти стык в стык,

Как мы непохожи – ни боже мой —

На этих отстиранных горемык

Наладивших робкую связь с зимой.

«Усатые дядьки кричат: «Красавица!»…»

Усатые дядьки кричат: «Красавица!»

Ее это будто и не касается.

Красавице восемь лет.

Она, загребая слегка сандалиями,

Идет под магнолиями-азалиями,

Под грузом забот и бед.

Ей бабушка пишет: «Смотри за матерью,

Она неумеха, а ты внимательна».

Кудрявые кружева.

Еще. С ней не хочет дружить Ковригина,

Которая те же читала книги и…

И, видно, она права.

А самое главное – все кончается.

И ветки под ветром сильней качаются,

И листья шуршат в траве.

Сентябрь скарлатиновый приближается

И можно сейчас умереть от жалости,

А можно потом, в Москве.

Останется дерево прирученное,

Ученая кошка и море Черное,

Монеты в сыром песке.

Черешневых пятен уже не вывести,

И чтобы не плакать, читает вывески

На выцветшем языке.

Прага

Неужели по нашей вине мы

Оказались в такой передряге?

С точки зрения Влтавы, мы – небо

В этой зимней заснеженной Праге.

Наша нежность засыпана прахом,

Ключ от дома на Черны потерян,

Догорает закатная Прага

Тихо, как освещенье в партере.

Мы достигли трамвайных окраин,

А за нами дрожали и плыли

Темно-синие тени пекарен,

Паутина из веток и шпилей.

И луна появлялась не чаще,

Чем далекий спасительный бакен.

И глазами, как чайные чашки,

Провожали чужие собаки.

Хоть бы мы повернули обратно,

Хоть бы мы постояли недолго.

С точки зрения снега, мы – пятна,

Что чернеют без всякого толка.

Ноябрь

Что за ноябрь, небо в густой пыли.

Где бы мы жили, если б вообще могли.

Чтоб заливали цинковый водосток

Мысли о жизни, но с расширеньем doc.

Чтобы сплошная правда, какая есть.

Где бы мы были, если б не жили здесь?

Где просыпались бы, засыпали бы?

Или землей засыпало б наши лбы?

Или, вот это лучше уже, заметь,

Мы бы купили город за нашу медь,

Литерный город, ладно, пускай, не весь.

Метра четыре, только уже не здесь.

Что-то не верю в тайный какой-то смысл.

Текст, мол, написан, только волною смыт.

Типа – читай пока что, поймешь потом,

Что прочитала плохо и не о том.

Здесь, где глаза от пыли опять сухи,

Ненастоящие эти мои стихи,

Чтобы сказать не меньше, чем ничего,

Я начинаю с имени твоего.

Обстоятельства времени Александр Буланов. г. Москва

От автора:

Я родился в 1989 году в Москве, стихи начал писать по непреодолимым жизненным обстоятельствам в 23 года. Осенью 2013-го вступил в знаменитую литературную студию Игоря Волгина «Луч», где до сих пор являюсь активным участником литературного процесса, длящегося уже почти полвека. В свободное от сочинительства, работы и семейных дел время занимаюсь организацией литературных мероприятий и телепередач. Кроме того, веду собственный видеоканал на YouTube, посвященный современной поэзии.

© Буланов Александр, 2016

В какой стране