В конце они оба умрут - [78]

– А я перестал быть тем, кто мне не нравится, – говорю я. – Я-старый тебе бы тоже не понравился.

Он улыбается сквозь слезы.

– Ты бы не стал ждать, пока я осмелею. Может, так лучше – все сделать правильно и побыть счастливыми всего один день, чем прожить целую жизнь, утопая в ошибках.

Он прав абсолютно во всем.

Мы кладем головы на подушки. Я надеюсь, что мы умрем во сне. Кажется, это лучший способ уйти.

Я целую своего Последнего друга, потому что верю, что мир не может пойти на нас войной, если свел нас вместе.

Матео

20:41

Проснувшись, я чувствую себя неуязвимым. Не проверяю, сколько времени: не хочу, чтобы что-то нарушило мой настрой победителя. В моем сознании я уже проживаю следующий день. Я победил Отдел Смерти и его предсказания, я единственный человек в истории, которому это удалось. Надев очки, я целую Руфуса в лоб и наблюдаю, как он отдыхает. Я волнуюсь, когда протягиваю руку к его сердцу, и с облегчением ощущаю, что оно все еще бьется. Он тоже неуязвим.

Я перелезаю через Руфуса; готов поспорить, он убил бы меня собственными руками, если бы застал за тем, как я покидаю наш островок безопасности, но я хочу побыть своим папой. Я выхожу из комнаты и иду в кухню, чтобы приготовить нам чай. Ставлю чайник на конфорку, проверяю, какие чаи есть у нас в шкафчике, и останавливаю свой выбор на мятном.

Когда я включаю газ, все внутри меня опускается от чувства сожаления. Даже когда знаешь, что перед тобой твоя смерть, вспышка все равно ошарашивает.

Руфус

20:47

Я просыпаюсь от того, что задыхаюсь в густом дыму. Оглушающая пожарная сигнализация не дает сосредоточиться. Не знаю, что происходит, но уверен, что вот он, тот самый момент. Я протягиваю руку, чтобы разбудить Матео, но рука моя нащупывает в темноте только мой телефон, который я убираю в карман.

– МАТЕО!

Сигнализация заглушает мои крики, я давлюсь дымом, но продолжаю выкрикивать его имя. В окно проникает лунный свет, и только на него мне и приходится рассчитывать. Я хватаю свою флисовую куртку, оборачиваю ее вокруг лица и ползком начинаю шарить по полу в поисках Матео. Он должен быть где-то здесь, он точно не рядом с источником дыма. Я стараюсь не думать, о том, что Матео сгорел. Нет, этого произойти не могло. Это невозможно.

Я добираюсь до входной двери в квартиру и распахиваю ее, выпуская часть черного дыма на лестничную площадку. Я безостановочно кашляю, не могу дышать, и свежий воздух – это именно то, что мне сейчас необходимо, однако паника делает свое дело: я подавлен и беспомощен и готов уже начать обратный отсчет. Твою мать, как же тяжело дышать. На лестничной площадке собрались соседи, о которых Матео ничего мне не рассказывал. Он столько всего не успел мне рассказать… Но это ничего. У нас будет еще пара-тройка часов, когда я его найду.

– Мы уже вызвали пожарную бригаду, – говорит какая-то женщина.

– Принесите ему воды, – говорит какой-то мужчина, похлопывая меня по спине, пока я продолжаю задыхаться.

– Я сегодня получил от Матео записку, – говорит другой мужчина. – В ней он сообщил, что скоро его не станет, и просил не беспокоиться о плите… Когда он вернулся домой? Я стучался днем, но его не было!

Я отчаянно откашливаюсь, насколько это, конечно, возможно, после чего отталкиваю мужчину в сторону с такой силой, о которой я даже не подозревал. Я снова вбегаю в горящую квартиру и направляюсь прямо в кухню, из которой выбиваются оранжевые всполохи. В квартире жарко, мне никогда в жизни не было так жарко. В моей жизни не было жары сильнее, чем на Кубе во время каникул, когда мы с семьей проводили время на пляже Варадеро. Не понимаю, почему Матео не остался лежать в постели, мы же, мать его, договорились. Без понятия, в чем была проблема с плитой, но если я успел понять, что Матео за человек (а я, черт возьми, успел), держу пари, он хотел сделать что-нибудь приятное для нас двоих. Что-то, что совершенно не стоило его жизни.

Я иду навстречу пламени.

Уже приготовившись вбежать в кухню, я задеваю ногой что-то твердое. Я падаю на колени, и оказывается, что это рука, которая должна была обнимать меня при пробуждении. Я хватаю Матео, и пальцы погружаются в обожженную кожу, я рыдаю в голос, нащупывая вторую руку и вытаскивая тело из огня и дыма, к тем придуркам, которые сейчас орут мне что-то из дверного проема, а сами не нашли в себе смелости зайти в квартиру и спасти пару подростков.

На Матео падает свет с лестничной площадки. Его спина сильно обгорела. Я переворачиваю его и вижу, что половина лица сгорела до кости, вторая половина темно-красного цвета. Я подкладываю руку ему под шею, прижимаю к себе и начинаю укачивать, как ребенка.

– Проснись, Матео. Просыпайся, просыпайся, – умоляю я. – Зачем же ты вылез из постели… Мы же договорились, что не будем… – Не надо было ему вставать с кровати, не надо было бросать меня в доме, полном огня и дыма.

Приезжает пожарная бригада. Соседи пытаются оттащить меня от Матео, я размахиваюсь и ударяю одного из них в надежде на то, что, если я уложу одного, остальные либо от меня отстанут, либо, наоборот, всей толпой окажутся в объятом огнем помещении. Мне так хочется отхлестать Матео по щекам, чтобы разбудить его, но бить его по лицу нельзя, его и так не пощадил огонь. Глупый Матео, он никак не хочет просыпаться, чтоб его.