В конце они оба умрут - [36]

Я просматриваю ленту инстаграма, рассчитывая найти новый пост в аккаунте Малкольма (@manthony012), но в нем вот уже девять часов не появлялось ничего нового. Последним он запостил фото без фильтров, на котором запечатлена бутылка кока-колы с его именем на этикетке. В мировой войне пепси против колы он воюет на стороне пепси, только вчера он так обрадовался, когда увидел свое имя в холодильнике магазинчика на углу, что не смог устоять. И кофеин только подстегнул его перед дракой.

Хотя не стоит называть то, что произошло между нами с Пеком, дракой. У него даже не было возможности как следует замахнуться, так я его прижал.

Я набираю Эйми сообщение с извинениями (хотя делаю это не совсем от души, ведь этот ее маленький говнюк натравил на меня копов прямо посреди моих чертовых похорон), как вдруг с лестницы на опасной скорости сбегает Матео. Он пулей несется к выходу из подъезда, и я бегу вслед за ним. У него красные глаза, он тяжело дышит, как будто изо всех сил старается не расплакаться по-настоящему.

– Ты в порядке? – Очевидно, что нет, – тупо задавать такие вопросы.

– Нет. – Матео распахивает дверь. – Пойдем, пока Лидия за мной не погналась.

Я и сам не прочь поскорей отсюда двинуть, поверьте, но играть в молчанку не собираюсь. Я иду за Матео и качу рядом велик.

– Ну давай, сбрось груз с души. Не будешь же ты весь день его таскать.

– Да нет у меня никакого всего дня! – орет Матео, как будто его только сейчас по-настоящему вывело из себя, что его не станет на свете в восемнадцать лет. Оказывается, внутри у него полыхает пожар. Он останавливается у обочины и садится на бордюр в полном отчаянии. Может, он ждет, что какая-нибудь машина сейчас разом избавит его от страданий.

Подножку от велика – вниз, Матео – вверх. Я просовываю руки ему под мышки и поднимаю его. Мы уходим от обочины дороги, прислоняемся к стене, и Матео дрожит. Он в самом деле не хочет быть на улице, и, когда он сползает по стене на землю, я следую его примеру. Матео снимает очки и утыкается головой в колени.

– Слушай, сейчас не будет пылкой речи. У меня нет никаких заготовок, и вообще я не такой человек. – Я сделаю кое-что получше. – Но я знаю, в каком ты сейчас отчаянии, чувак. К счастью, у тебя есть выбор. Если ты захочешь вернуться к папе или к подруге, я не стану тебя останавливать. Если захочешь отделаться от меня, не стану преследовать. Это твой Последний день, блин, проживи его так, как сам хочешь. А если тебе нужна помощь, чтобы его прожить, то я рядом.

Матео поднимает голову и косится на меня.

– По-моему, довольно пылкая речь.

– Да. Виноват. – Мне он больше нравится в очках, но и без них он выглядит хорошо. – Чем хочешь заняться? – Если он свалит, я отнесусь к его решению с уважением и начну продумывать свой следующий шаг. Надо проверить, что там с плутонцами, но возвращаться в интернат нельзя: нет уверенности, что за зданием не установили слежку.

– Я хочу идти дальше, – говорит Матео.

– Верное решение.

Он снова надевает очки, и, если вам захочется провести какую-то аналогию с тем, что теперь он смотрит на мир новыми глазами, – то флаг вам в руки. А я просто испытываю облегчение, что в этот день не останусь один.

– Прости, что наорал на тебя, – говорит Матео. – Я все еще считаю, что уйти не попрощавшись было правильным решением, пускай я и буду сожалеть об этом весь сегодняшний день.

– Я со своими друзьями тоже попрощаться не успел, – говорю я.

– Что там случилось на твоих похоронах?

Я все время говорю о честности и призываю его снять груз с души, а сам не то чтобы очень с ним откровенен.

– Их прервали. И я так до сих пор и не смог связаться со своими друзьями. Надеюсь, они все-таки появятся до того как… – Мимо проезжает машина. Я хрущу суставами пальцев. – Просто я хочу, чтобы они знали, что я в порядке. Чтобы не гадали, жив я или нет. Но не могу же я им слать сообщения до тех пор, пока неизбежное наконец не случится.

– Создай себе профиль на форуме «Обратный отсчет», – предлагает Матео. – Я столько историй там перечитал, что могу помочь тебе разобраться.

В этом я не сомневаюсь. Хотя, если руководствоваться такой логикой, я уже должен быть королем секса, столько порнухи пересмотрел.

– Не, это все не для меня. Я даже к тамблеру и твиттеру так до сих пор и не привык. Только к инстаграму. Увлекся тут недавно фотографией, пару месяцев как. Инстаграм – это кайф.

– Можно посмотреть твой аккаунт?

– Конечно.

Я отдаю Матео свой телефон.

Профиль у меня открытый, потому что мне в принципе все равно, кто из незнакомых мне людей на него наткнется. Но смотреть, как незнакомый человек просматривает твои фото, – как-то странно. Я чувствую себя обнаженным, как будто только что вышел из душа, а кто-то смотрит, как я оборачиваю задницу полотенцем. Мои самые первые фотки из-за плохого света выглядят довольно непрофессионально, но редактировать их я не могу, и это, наверное, к лучшему.

– Почему они все черно-белые? – спрашивает Матео.

– Я завел аккаунт через несколько дней после того, как переехал в интернат. Мой кореш Малкольм сфотографировал меня… Вот фотка… – Я подвигаюсь ближе к Матео и прокручиваю страницу в самый низ, к моим первым фотографиям. Полсекунды перед этим я стесняюсь грязи под своими ногтями, но потом забиваю. Я кликаю по фотке, где сижу на кровати в Плутоне, закрыв лицо руками. Малкольм указан как автор этого кадра. – Это моя третья или четвертая ночь в семейном интернате. Мы играли в настольные игры, но в голове у меня все взрывалось от чувства вины за то, что я вполне сносно провожу время… Не, вру. Я офигенно проводил время. И от этого становилось только больнее. Я ушел, не сказав никому ни слова, и Малкольм пошел за мной, потому что меня слишком долго не было. И сфоткал мой нервный срыв.