В конце они оба умрут - [26]

Папа лежит в больнице уже почти две недели. Его привезли сюда сразу после того, как на работе у него случился первый эмболический инсульт, и положили в реанимацию. Я тогда страшно разволновался и, прежде чем подписать согласие на размещение его контактной информации в базе данных больницы, провел ночь, молясь, как бы не зазвонил его сотовый. Теперь я больше не боюсь звонка доктора Кинтаны, не боюсь, что он сообщит о папиной смерти. Я рад, что у папы в запасе есть хотя бы еще один день. И хотелось бы надеяться, что даже больше.

Я показываю медсестре свой гостевой пропуск и пулей влетаю в папину палату. Он лежит, такой спокойный, и даже дышит вместо него аппарат. Я на грани нервного срыва. Как представлю, что папа очнется, а меня уже нет на свете и утешить я его не смогу. Но я беру себя в руки. Сев рядом, я подсовываю свою ладонь под папину и кладу сверху голову. В последний раз я плакал в первую его ночь в больнице. Перспективы у него тогда были совершенно мрачные, особенно до полуночи. Я готов был поклясться, что папу от смерти отделяют считанные минуты.

Стыдно признаться, но мне сейчас немного досадно, что папа не в сознании. Он был рядом, когда мама дала мне жизнь и покинула нас, и сейчас тоже должен быть рядом. Без меня вся его жизнь переменится. Больше не будет ужинов, когда вместо того, чтобы рассказывать, как прошел день, папа вспоминает, какие муки пережил, прежде чем мама согласилась за него выйти, и какой крепкой была их взаимная любовь. Ему придется выбросить невидимый блокнот, который он всегда вынимал, когда я морозил что-нибудь ужасно глупое. Позднее он зачитывал эти глупости и обещал однажды опозорить меня перед моими будущими детьми, хоть я никогда и не думал, что у меня будут дети. Он перестанет быть отцом. Или по крайней мере никто не будет называть его папой.

Я отпускаю его ладонь, беру ручку с прикроватной тумбочки, вытаскиваю наше совместное фото и нетвердой рукой пишу на обратной стороне:

Спасибо тебе за все, пап.

Я буду смелым, со мной все будет хорошо.

Люблю тебя от земли до небес.

Матео

Я оставляю фото на тумбочке.

Кто-то стучит в дверь. Я оборачиваюсь, ожидая, что это Руфус, но вижу папину медсестру Элизабет. Она ухаживает за отцом в ночные смены и всегда очень терпелива со мной, когда бы я ни позвонил узнать об изменениях в его состоянии.

– Матео? – В ее взгляде скорбь. Должно быть, она уже обо всем знает.

– Здравствуйте, Элизабет.

– Прости, что прерываю. Как ты себя чувствуешь? Хочешь, я позвоню в кафе и уточню, осталось ли у них желе?

Да, она точно в курсе.

– Нет, спасибо. – Я снова думаю о папе, о том, насколько он уязвим и спокоен. – Как его состояние?

– Стабильное. Тебе не о чем беспокоиться. Он в хороших руках, Матео.

– Я знаю.

Я барабаню пальцами по папиной тумбочке, в которой лежат его ключи от дома, кошелек и одежда. Я понимаю: пора прощаться. Дело даже не в том, что Руфус ждет меня в коридоре. Просто папа не хотел бы, чтобы я провел свой Последний день в его палате, даже если был бы в сознании.

– Вы же знаете обо мне, да?

– Да. – Элизабет накрывает папино худое тело новой простыней.

– Так нечестно. Я не хочу умирать, не услышав его голос.

Элизабет стоит по другую сторону от папиной кровати, у окна, а я – спиной к двери.

– Ты не мог бы побольше мне о нем рассказать? Я ухаживаю за ним уже две недели, но при этом все, что я о нем знаю, – это что он носит разные носки и что у него потрясающий сын.

Надеюсь, Элизабет задает этот вопрос не потому, что знает, что отец не очнется и сам ей о себе не расскажет. Я не хочу, чтобы он умер сразу вслед за мной. Как-то он сказал мне, что истории могут сделать человека бессмертным, пока есть те, кто готов их слушать. Я хочу, чтобы он оживлял меня для других так же, как постоянно делал это с мамой.

– Папа любит всякие списки. Хотел даже, чтобы я создал для его списков специальный блог. Он думал, что так мы прославимся и разбогатеем и подписчики будут просить его создавать для них списки на заказ. Он был даже убежден, что в конечном счете благодаря своим спискам попадет на телевидение. Попасть в телевизор было его мечтой с самого детства. Мне никогда не хватало смелости сказать ему, что эти его списки не так уж и забавны, но мне нравилось следить за тем, как он работает, поэтому я всегда радовался новым спискам. Он был очень крутым рассказчиком. Иногда я буквально физически ощущал воздействие его слов, например когда мы с ним гуляли по Кони-Айленду, где он в первый раз сделал маме предложение…

– В первый раз?

Руфус. Я поворачиваюсь и вижу, что он стоит в дверном проеме.

– Прости, что подслушал. Решил проверить, как ты тут.

– Ничего страшного. Заходи, – говорю я. – Элизабет, это Руфус, мой… Мой Последний друг. – Я надеюсь, что он и правда только хотел меня проведать, а не зашел попрощаться и предложить разойтись и пойти каждый своей дорогой.

Руфус прислоняется к стене, скрестив руки на груди.

– Так что там с предложением руки и сердца?

– Мама дважды ему отказывала. Папа говорил, ей нравилось казаться неприступной. Когда она узнала, что беременна мной, папа встал перед ней на одно колено в ванной, а мама улыбнулась и сказала «да».