В коммандо - [32]

Наши мужчины не сделали никакой попытки узнать о движении врага. Они все сбежали, каждый был сам за себя. Бур, если только побежит, остановится не скоро. Но нужно помнить, что наши лошади были ужасно переутомлены. Они должны были жить только на траве, и той не хватало. Все мы также признали невозможность проверить положение врага, поскольку при этом мы рисковали попасть под свои пули, так что наш единственный шанс был в дальнейшем бегстве.

Лошади врага скоро устали, и теперь враг чувствовал себя в полной безопасности от нашей артиллерии – двух больших орудий, захваченных нами при Колензо, поврежденных снарядами пом-помов, и нескольких маленьких. Они взяли 136 пленных, среди которых был лейтенант Одендаал, 32 артиллериста и 13 бюргеров, остальные женщины и дети и несколько взрослых мужчин, которые были трусами, убегавшими вместе с женщинами и детьми. Большая часть женского лагеря попала в их руки. Несколько фургонов генералов Смэтса и Кемпа, которые они захватили, были не очень важными. Джоости и Малерб тоже попали в плен.

Я поехал с генералом де ла Реем в Тафелькоп, где был размещен наш лагерь. Через неделю я снова вернулся в Стомпис. Я был там едва час, когда поступили новости, что враг встал лагерем на ферме Виллема Бассона. Следующим утром перед рассветом я был на пути к Риетфонтейну. Там я тоже провел около часа, когда другая колонка приблизилась ко мне с направления Фентерсдорпа. Я убежал к Тиви Буффелгепчет, держа в руках два котелка каши и кусок мяса. Прежде, чем я достиг этой фермы, до которой было полчаса езды, моя лошадь устала. Я залег за муравейником и приготовился защищаться от четырех разведчиков, которые, казалось, ехали прямо на меня. Внезапно, однако, они свернули в направлении своего основного отряда, потому что, как я впоследствии услышал, им угрожали восемь наших разведчиков.

Но хаки приближались ко мне, и я должен был вести свою лошадь в вельд и под дождем залечь рядом с ней, вытянувшись во весь рост. Они, однако, не появлялись, и я заключил, что они разбили лагерь в Риетфонтейне, поэтому я повел лошадь на ферму госпожи Янсен, одной из немногих гостеприимных женщин в этой редконаселенной стране. Она торопливо сообщала мне, что хаки были там.

Скоро возвратились восемь бюргеров, среди них молодой человек, который ухаживал за раненым на ферме. Ночью мы пошли в вельд с его младшим братом, который уехал на муле и возвратился утром, чтобы наблюдать за движением врага с крыши дома. Моя лошадь была настолько больна, что шаталась подо мной. Враг внезапно появился на длинном увале перед нами, с которого я приехал накануне. Я занес свое седло в дом и убежал в вельд. Из-за муравейника я наблюдал за врагами, которые пристрелили мою бедную больную лошадь. Они прошли мимо меня несколько раз, но наконец я был обнаружен и должен был бросить мой любимый маузер, не имея возможности защищаться. Два моих товарища убежали. Это случилось 3 апреля 1901 года.

К счастью, я попал в руки приличных хаки, которые не стали обыскивать мои старые ботинки, которые я использовал как копилку, так что я смог сохранить свои драгоценные четыре фунта. Они взяли у меня только несколько пустяков из любопытства, и сказали, что все равно солдаты в лагере все это отберут. Мне сказали, что я могу поздравить себя с тем, что стал пленным, потому что со всех сторон шло так много колонн, что все мы были обязаны сдаться в тот же день. Я ответил, что война дала достаточно доказательств, что их ожидания не всегда оправдывались.

Когда офицерам охраны сказали, что я был взят с оружием, прозвучал короткий приказ: «Позволить ему прогулки». Когда я возрази и указал, что я был военнопленным, а не преступником, меня стали рассматривать как обычного солдата. Я был пленен отрядом Бабингтона.

На следующий день фургонный лагерь достиг Тафелькопа, и конница, которая была послана, чтобы захватить наш лагерь, присоединилась к лагерю, не имея пленных. Когда лагерь врага достиг Почефструма неделю спустя, это принесло еще семнадцать или восемнадцать тех, кто сдался добровольно – один врач, несколько семей и один военнопленный. Шесть сдавшихся сказали мне, что, пока мы целый месяц стояли лагерем в Тафелькопе, они прятались от нас в спальнях, чтобы не нарушать присягу о нейтралитете.

Я натолкнулся на своего старого знакомого – Фистера, который служил при комманданте Бошоффе. Я знал, что он был ранен в ногу в сражении при Стомпис и увезен нашими к Риетпан. Во время похода от Фентерсдорпа до Почефструма я обнаружил его лежащим на спине на ярком солнце в открытой повозке, уже рядом с Почефструмом; он кричал мне, что не получал никакой еды в течение последних восемнадцати часов.

В Почефструме наша повозка с двенадцатью сдавшимися добровольно, доктором и мной была отправлена в сторону тюрьмы. Люди к ней собирались изо всех окрестностей. Некоторые женщины кричали нам : «Почему вы были так глупы, что позволили взять себя в плен?» Другие, плача, спрашивали, не видел ли кто их родных, мужей и сыновей.

Когда нас привезли в тюрьму, я оказался запертым в одиночке, что было весьма неприятно. Доктор был отпущен с формулировкой «Невиновен», а добровольно сдавшиеся были отправлены в лагерь для беженцев.