В коммандо - [28]

Самая большая ошибка состояла в том, что мы вели наших лошадей до самого холма, с другой стороны, которого были хаки. Лошади устали и прекратили ржать, но мы должны были оставить их в нескольких милях позади и идти в атаку, как только рассветет. Мой дядя сказал мне, что видел нескольких всадников на вершине увала, и решил, что это наши разведчики, но это были, конечно, вражеские часовые.

Когда мы привязали наших лошадей у подножия увала, то поднялись наверх медленно, но прежде, чем мы смогли залечь на своих позициях, враг открыл по нам сильный огонь. Мы закричали «Ура!» в диком энтузиазме, и помчались вперед со всей возможной скоростью . Вспышки были видны приблизительно в двадцати шагах от нас, и даже после сражения мы не могли сказать, было это вражеское оружие или наше. Иногда мы слышали стрекот «максима», но, поскольку было темно, не обращали на него внимания. Некоторые бюргеры за нашей спиной залегли, и мне вспомнилось выражение: «Спрятаться в чужой крови». Всякий раз, когда обстрел стихал, кто-то из наших кричал ободряющие слова, и это снова воодушевляло нас. Два бюргера, справа и слева от меня, были ранены. Один из них оказал сильное деморализующее влияние на остальных, потому что стонал и издавал душераздирающие крики. Рана, между тем, у него была легкая, и он сам верхом ускакал в тыл. Наш храбрый командир Ботман был на десять шагов впереди остальных и служил мишенью для врага. Он был тяжело ранен, но отошел назад без стона и упал рядом со мной, позади меня, так что я даже не знал, что он был ранен. Я повернулся, чтобы посмотреть, не проявят ли бюргеры позади меня инициативу в неизбежном отступлении, поскольку самому мне было стыдно это делать. Я не считал такое поведение ошибочным, когда увидел, что несколько мужчин оглянулись, чтобы посмотреть, чист ли путь, и стрелой помчались назад к своим лошадям, поскольку повсюду вокруг нас наши люди падали под выстрелами, и мы даже не знали, где находится лагерь врага, и в темноте не знали, куда стрелять. Поднялся небольшой туман, через который иногда проглядывала тусклая луна. Когда рассвело; мы в полном расстройстве добрались до лошадей и усилили беспорядок, выкрикивая вопросы о судьбе друзей и родственников. Некоторые не стали искать своих лошадей, но убежали пешком; другие вскочили на чужих лошадей. Некоторые даже убежали на лошадях хаки, которые отошли далеко от лагеря.

Когда мы с братом скакали назад, один человек рядом с нами упал раненым, а пуля ударила в землю между нами. Бюргеры собрались на ферме в окрестностях вражеского лагеря. Некоторые из наших мужчин сбежали, но большинство из них отступило с оружием к правительственным фургонам, многие без седла, плаща или одеяла, обнищавшие более чем когда-либо, но не деморализованные, поскольку, хотя нападение было отражено, мы не были побеждены.

В этом и была наша сила, что мы не были приведены в отчаяние нашими поражениями, но всегда были в состоянии сплотиться и возобновить атаку. Мы продолжали истощать врага небольшими перестрелками, которые немногого стоили, но все же ослабляли врага и усиливали нас.

С нашей стороны в тот день было сорок раненых, но убитых немного. Всех очень расстроило, что коммандант Ботман остался лежать на поле битвы. Его все любили за его храбрость и за то, что он был настоящим христианином. К нашей большой радости, мы позднее узнали, что он выздоровел и каким-то образом сумел добраться до Крюгерсдорпа. К счастью, туман воспрепятствовал врагу нанести нам больший урон, а днем наше орудие положило конец их наступлению.

Нападение на лагерь Смита-Дорнье могло бы иметь лучший результат. В этом сражении, так же как в сражениях при Хекпоорте и Босманскопе, которые тоже закончились почти безрезультатно, бюргеры показали свою храбрость и волю к победе. По моему мнению, офицеры должны были отменить план атаки после того, как мы предыдущей ночью заблудились и нам пришлось вернуться. Кафры и предатели, должно быть, предупредили врага о нашем намерении напасть, так, что они могли приготовиться встретить нас.

Враг теперь окружал нас со всех сторон. Мы слышали стрельбу из орудий со всех сторон, но в ту же самую ночь мы предприняли хитрый маневр, и когда враг час спустя захлопнул ловушку, птичка уже улетела. Мы делали все возможное, чтобы избежать повторения печальной ошибки Кронье.

Бюргеры очень беспокоились о нашем лагере. Мы оставили его на ферме Брауна на Вилге-Ривер, когда наше коммандо отправилось к Босманскопу. Как лагерь ушел от врага, я не знаю, потому что мы слышали, что враг двигался со всех сторон – Стендертона, Мидделбурга и т.д. Но мы догнали его глубокой ночью, когда он был в полной безопасности, проскользнув через кордоны врага.

Мы теперь благополучно возвращались назад к Растенбургу, и должны были оторваться от генерала Френча, у которого было 30 или 40 тысяч человек, чтобы увести беспомощных женщин и детей, и весь рогатый скот, который враг мог захватить. Коммандант-генерал Луис Бота строго запретил женщинам оставлять свои фермы после сражения при Босманскопе, чтобы огромный лагерь женщин-беженок не пополнялся.