В каждой избушке свои... - [2]

визжит?

не засыпает без мамы, глава семьи нуждается в полноценном отдыхе. Илья обособился, уверенный, что отныне он автономен. В его логовище даже преданной Полинаре вход воспрещён. Но Соня в утренние часы не признаёт запретов. К тому же в комнате Ильи нет ничего запретного. Сюда можно было бы водить экскурсии: полюбуйтесь, как выглядит комната самого аккуратного человека нашей эпохи! Устыдитесь. Возьмите с него пример. Строгая и стройная система — странная, правда, для постороннего взгляда: шариковые ручки и карандаши на письменном столе разложены кучками по три штуки; треугольное кресло; разноцветные стопки клейких листов для записей расположены так, чтобы из них складывались треугольники… Непонятно. Так же, как Соня до сих пор не понимает, несмотря на все внушения, зачем ставить к завтраку дополнительный прибор, из которого никто не ест? Ну, да пусть, главное, подушка, будто в пионерлагере, острым уголком кверху, на покрывале — ни складки, книга… Книга?

Книга поразила Сонины чувства дуплетом, точно из двустволки. Во-первых, совсем не похоже на Илью — бросать книгу, небрежно вбив её, толстую, в щель между диваном и стеной. Во-вторых, такой книги у них в доме не было. А по сравнению с третьей новостью — словами, которые значились на корешке — две первые мигом съежились и отступили в тень. Не заботясь о сохранности переплёта, Соня рванула этот чужой, опасный, неведомый предмет. На обложке значилось крупными буквами то же, что на корешке. Никакого сомнения. Верь глазам своим.

Но зачем ему это? Откуда? С какой стати?

Время, которому Соня минуту назад позволяла утекать сквозь себя неощутимо, превратилось в субстанцию весомую и драгоценную. До вторжения Полинары, до пробуждения Шушки Соня обязана пролистать учебник для медвузов «Психические болезни» и разобраться: что Илья в нём искал?

После вчерашней оттепели дороги, даже в центре, обледенели, и Илья не удержался, чтобы не ругнуть коммунальные службы. Разве возможен в стране с таким климатом нормальный капитализм? Его настроение слегка смягчило то, что зимняя резина осиливала самую скользкую дорогу. Вообще-то он имел право ездить на служебной машине с шофёром, однако предпочитал рулить на собственной «Хонде». Не из демократизма и не во имя экономии средств, как могли думать подчинённые… Просто шофёру трудно объяснить некоторые вещи. Как, например, скажешь, что если на дороге впереди появится машина красного цвета, её надо обогнать любой ценой? Приказать обогнать — можно, объяснить — нельзя. Внутри себя Илья отлично понимал: красный цвет символизирует успех; обгоняя красную машину, он заряжается везением. Но он также отлично понимал, что таким знанием нельзя делиться ни с кем. Оно — для него одного. Будучи вынесено на всеобщее обозрение, оно потеряет силу.

А Илья копил силу. Копил её давно, начиная с той изнурительной поры, когда они с Соней поженились… Не жениться на Соне он не мог. С ума сходил при мысли, что её могут увести из-под его носа. Чем она его тогда взяла? Вечно в последнем ряду лекционного зала, тихая, робкая, и что-то в этой робости проступало родственное его душе… Судьба — сказала бы Соня. Ну, это чушь! Нет никакой судьбы. Судьба — это что-то одушевлённое, а на самом деле вселенная — просто сложный механизм. Чтобы добиться в мире чего-то, надо не полагаться на судьбу, а действовать. Илья действовал. Ему стыдно было посадить на шею родителям студенческую семью, он хотел обеспечивать себя и Соню. По крайней мере, перестройка открыла путь радостям частного предпринимательства. Рынки плодились, как сорняки в заброшенном огороде. По воскресеньям, когда однокурсники отдыхали, Илья с самого непотребного ранья вставал и тащился принимать товар. А потом целый день торчал на рынке. До вечера. На ногах: зимой — на окоченевающих, весной и осенью — на мокрых. На голодный желудок. Его соседи перехватывали пирожков или кока-колы, но Илья воздерживался, чтобы не отлучаться в туалет. Как-то раз, ещё в самом начале работы, отошёл спроста помочиться, а в это время его обчистили. Вместо заработка расплачиваться пришлось. А выстаивать два полных рыночных дня, держа в уме, что в результате этих обыденных мучений твоего навара будет ноль рублей ноль копеек, вся выручка пойдёт в чужой карман — это пытка. Физическая и моральная пытка.

Тогда-то и завелась у него эта привычка — рисовать на коробках с товаром треугольники. Сначала писал свою фамилию, Гольцов, а потом начальное «Г» перекосилось и редуцировалось до треугольника. И сразу всё изменилось… Нет, не судьба — судьба тут не при чём. Вся загвоздка в том, чтобы выбрать правильную форму. Стабильную. Треугольник — эталон стабильности. Почему мебельная промышленность тупо гонит валом стада четвероногих столов и стульев, в то время как треугольные гораздо устойчивее? Илья ради эксперимента заказал треугольное кресло — остался доволен. Треугольник демонстрирует практическую ценность. Треугольник особенно необходим в лихорадочную эпоху всеобщих перемен.

Своим маленьким треугольником Илья, будто пробкой, заткнул пробоину мироздания, откуда на него сыпались невзгоды. Товар, тот же самый, начал продаваться будь здоров — хватали, как бешеные. Потом Илью приметил начальник рынка и, зная, что он заканчивает институт, пригласил занять должность в администрации… Но от этого пришлось отказаться: намечался более выгодный бизнес. Правда, менее законный… Только между нами, вполголоса: Илья выступал в роли подставного лица. Под его именем организовывали и ликвидировали фирмы, через которые отправляли за рубеж отечественный лес. На самом деле, многие так начинали: лес, руда, даже, страшно сказать, нефть… Многие на этом погорели. Но Илья — проскользнул невредимым и даже поимел свою выгоду, чтобы подняться. А теперь — эвона чего достиг! На завтра намечаются переговоры по выгодному контракту с зарубежными поставщиками, и будьте благонадёжны, синьор Гольцов выжмет из макаронников всё, что ему потребуется.