Фотина Морозова
Жанр ужасов и СССР
Отношения между этими двумя понятиями составляют загадку именно потому, что отношений никаких не было. Жанр ужасов в СССР отсутствовал как тьфу ты, чуть не написала как класс отсутствовал именно как жанр. Присутствовал, правда, единичный в поле зрения фильм Вий - получивший индульгенцию как экранизация классики. Имела место ещё Дикая охота короля Стаха - в двойном экземпляре, роман и фильм вполне готичная история, однако всё же детектив, а не хоррор. И всё? И пусто. При том, что советское поп-искусство умело адаптировать на отечественной почве массовые западные жанры. Какие у нас были замечательные эксцентричные, по американскому образцу построенные комедии с сугубо русскими персонажами: Трус, Балбес и Бывалый! И отличный вестерн Белое солнце пустыни. И превосходный, хотя и отодвинутый в прошлое, Джеймс Бонд, блестящий наци - товарищ Штирлиц. А вот товарища Франкенштейна не случилось.
Но почему же, почему?
Можно предположить, прежде всего, что русские вообще не способны к созданию и восприятию произведений в жанре ужасов как попадаются на свете, допустим, нации немузыкальные, и то или иное государственное устройство здесь ничего не меняет. Но ведь до революции было, было! И мертвецы Гоголя, и костегремящие персонажи пушкинского Гробовщика, и незаконченная, но гениальная вещичка Штосс, и творцы и герои Серебряного века, взахлёб с удовольствием пугавшиеся стокерова кровососущего графа, и весь этот взвихрённый Первой мировой войной субстрат, смесь мифа, экзистенциальной тревоги и почвы, на основе которого, войди он в нормальные рамки, должно было бы народиться что-то в этом жанре, национально-своеобразное и всеобще-внятное. Никаких следов того самого на протяжении советского периода нашей истории не наблюдаем. Значит, Советский Союз здесь очень даже при чём. Так почему же именно это не создали, не пропустили, отвергли?
Может быть, считали, что советского человека этого вечного младенца, которого до седин полагалось пичкать жидкой манной кашей (и без комков!) слишком сильно травмирует кровавый натуралистический антураж, свойственный историям о вампирах, оборотнях и прочих чудовищах? Но этот антураж, если разобраться, не является необходимостью и легко выносится за скобки. Ну, какой там натурализм в Дракуле с Белой Лугоши? Или в недавнем японском фильме Звонок? И если создавались в СССР произведения о любви без постельных сцен, почему бы не соорудить жанр ужасов столь же целомудренный? На чистом саспенсе. Никаких препятствий. Но нет.
А возможно, смущал неизбежный для этого жанра элемент сверхъестественного то, что без разбора сгребалось в мешок с маркировкой Мистика, равнявшейся по силе грифу Радиоактивно? И ведь действительно не различали понятий просто не разбирались. Вспоминается, в конце восьмидесятых на каждом видеосалоне пестрело: Кошмар на улице Вязов - мистика. Непроходимое удивление. Я понимаю, ну, Сведенборг это мистика, ну, Якоб Бёме но Фредди Крюгер? Гм-гм, поистине кошмар Ладно, не будем отвлекаться. Допустим, твердолобый, истошный, самому себе вредящий атеизм страны Советов с подозрением косился на любой элемент, в котором он усматривал хоть краешек религиозной пропаганды. Но, во-первых, на определённого рода оккультизм при этом смотрели сквозь пальцы. Об Иване Ефремове, своеобразном отечественном мини-Кроули, я надеюсь ещё написать. А во-вторых, жанр ужасов не требует привязки к конкретной религии. Любители его могут принадлежать к разным религиям, но чаще ни к какой; как правило, атеисты или приверженцы туманной точки зрения: Что-то такое есть, но всё сплошная тайна. Почему было не воспользоваться, не слить естественный интерес населения к сверхъестественному в такой удобный резервуар? Нет. Опять-таки не воспользовались.
Да почему же, почему?
Подойдём от обратного. Жанр ужасов, предположим, это чужое. А что считалось в доску своим?
С любопытством и слегка порочным удовольствием смотрю я иногда плохие советские фильмы, проникающие в несмотрибельное время на современный телеэкран. Именно плохие они резче концентрируют устремления эпохи, а не авторов. Эти пожелтелые новости из небывалых мест. Вот на заводе возникает производственный конфликт, но сразу же и разрешается, а в это время страна запускает новый космический корабль, и конфликт отступает на задний план по сравнению с этим будничным, но великим событием. И все рады. Вот последний в стране жулик украл крупную сумму, а в это время по радио объявили наступление коммунизма, повсюду отменили деньги, и жулик, оставшись ни с чем, моментально перевоспитался. И снова все рады. Смотрю малыми дозами, по пятнадцать минут, по двадцать дольше не выдерживаю, при всей моей патологоанатомической любви к кунсткамерным артефактам. Эти софиты так ярки, эти улыбки так сияют, словно отмена денег отменила заодно и страдания. И тьму. И боль. И смерть. И зло.
А для жанра ужасов необходимо ЗЛО. Не обязательно большими буквами, и даже не обязательно с большой буквы, но непременно зло как активное, самостоятельно действующее начало, существующее вне привязки к социальным условиям. Необходимо живое ощущение того, что в мире и в человеке присутствует неисследимая бездна, какая-то чёрная тень, какой-то глобальный дефект. Советская же идеология, подобно некоему совокупному булгаковскому персонажу, утверждала, что все люди добрые, квартирный вопрос только то бишь, социальная несправедливость испортила их. Стоит освободиться от власти капитала и накопить достаточное количество материальных благ и прекратятся войны, убийства, усмирённая природа подклонит голову под руку
