В капкане - [23]

Он открыл глаза (до этого летел, зажмурившись), готовясь взглянуть в лицо смерти.

Однако, «Ракета» была уже далеко, впрочем, как и рыбак, спокойно уходящий вверх по течению…

Держась за бортик перевернувшейся моторки (которая, к счастью, обладала непотопляемой конструкцией), атлет сплавлялся вниз по реке и злобно поглядывал на Полынцева. Тот, в свою очередь, гнался за фуражкой по фарватеру. Бросать ее было нельзя (кто служил, понимает). Плавал он, в целом, неплохо: умел и кролем, и брассом, и баттерфляем. Но одно дело в плавках, и совсем другое — в одежде. Она плотно обтягивает тело, сковывает движения, тащит вниз. Но это бы полбеды, если б не ботинки. Тяжелые, как свинцовые, и идеально обтекаемые, они совершенно не позволяют работать ногами. Помощи от них — что от сжатой в кулак ладони. Но сбросить нельзя — что за вид будет у милиционера с голыми пятками. Словом, плыл: медленно, тяжело, мучаясь и сокрушаясь… пыхтел.

Фуражку постепенно несло к острову, и Полынцев, догнав ее, решил причалить к берегу, с тем, чтобы немного отдохнуть и набраться сил. Обогнув одну за другой несколько мелких воронок, он, наконец, ощутил под ногами вязкое илистое дно.

На этот раз «Капкан» не показался ему столь же мрачным, как во время первого визита. «Человек ко всему привыкает, — думал он, продираясь сквозь густой щетинистый кустарник. — Даже если я сейчас найду третью могилу, то и тогда, наверное, не слишком удивлюсь».

С этим заявлением он явно погорячился. Заметив в просвете меж деревьев комья свежевырытой земли, глаза его стали непроизвольно расширяться. Но это было лишь начало. По-настоящему они выпучились, когда он, приблизившись к раю ямы, увидел в ней того самого деда, что выкопали накануне в нескольких метрах отсюда. Не удивиться этому было нельзя…

Он потянулся за мобильником, оторопело глядя на труп. Лицо и шея старика были очищены от грязи, ворот рубахи распахнут, на горле темнела длинная тонкая полоска. След от удавки?.. Да, похоже, что так. На сердце стало как-то поспокойнее. Ведь не тот дед. И лоб у того был шире, и нос толще, и подбородок острее. Да, совершенно другое лицо. Сходство лишь поверхностное. Андрей взглянул на мобильный телефон. Тот, разумеется, после водных процедур не работал.

* * *

Белая «Волга» стояла у дома слесаря Василия с задранной к небу крышкой капота. Директор сидел на широком крылечке, лузгая жареные семечки. Из раскрытого сарая, что высился напротив окон, доносились звуки работающей электродрели. Пятилетний мальчик Вовка прыгал взад-вперед на толстой палочке верхом.

— Что там батя делает? — спросил директор, сплевывая кожуру в газетный кулек.

— Сверлит.

— Это я слышу. А что сверлит?

— Вашу железку.

— Не сломает?

Всадник, спрыгнув с «коня», пожал плечами.

— Не знаю.

— А чего ты тогда знаешь?

— Много чего, — расцвел, как майский лютик, Вовка.

Директор понимающе кивнул. Кажется, парень опять что-то подслушал или подглядел. На пустом месте хвастать не стал бы. В прошлый раз каждый шаг старика расписал, каждое слово запомнил. Молодец, смышленый хлопец, наблюдательный. Бесплатный маленький шпион. Надо бы ему, когда подрастет, рекомендацию в органы дать. С детства, мол, готовился к службе в милиции: подглядывал, подслушивал, доносил на соседей — в общем, с работой знаком. Удачно вышло, что он подружился с Петровичем, главное вовремя. Теперь каждый шаг будет на виду.

— Так что ты там разузнал? — по-отечески улыбнулся директор. — Рассказывай.

— Знаю, к примеру, как бить волшебный пенделек.

— Откуда ты это знаешь?

— Дед Петрович научил.

— Чему он тебя еще научил?

— Еще научил палкой бросаться.

— Это как? — на свою беду спросил директор.

— А вот так.

Вовка взял в руку палку, занял исходное положение (ноги на ширине плеч, правая — чуть сзади), лихо замахнулся и, довернувшись всем корпусом, ловко бросил снаряд вперед…

Впереди сидел хозяин белой «Волги».

Если бы он в ту минуту не отправлял в рот семечку и не держал в руках газетку, то, возможно, и сумел бы защититься. Но «бы», как известно, не считается.

Палка с глухим хрустом врезалась в крутой директорский лоб.

— Ети твою мать! — зажмурился он от боли, выронив и семечки, и кожуру.

— Гы-гы-гы, — заржал Вовка. — Попал!

— Это ж какому паскудству тебя учит старый хрыч?!

— Это не паскудство. Дед Петрович так дядю Горбунова успокаивал.

— Он ходил к дяде Горбунову? — открыл один глаз директор.

— Да, мы вместе ходили.

— И что там дед Петрович делал?

— Дядю Горбунова усмирял.

— Тот буянил?

— Из ружья стрелял.

— В кого?

— В жену свою.

— И что дед Петрович?

— Бросил в него палку.

— О, как? Ну-ну, продолжай.

Вовка с удовольствием рассказал о подробностях недавнего происшествия. Правда, акцент сделал на снайперской меткости Петровича, о беседе — ни слова.

— И потом? — не отступал директор.

— Потом поднял дядю Горбунова и ушел.

— Так ничего и не сказал?

— Сказал. Как живешь, говорит, дядя Горбунов?

— А тот?

— Нормально, говорит, живу, дед Петрович.

— А Петрович?

— Будь здоров, говорит, дядя Горбунов. Пойду я тогда.

— И что?

— И пошел.

— Все?

— Ага. А потом стал меня учить палкой бросаться.

Директор поморщился, растирая набухающую шишку. Нужную информацию он, конечно, получил, но какой ценой!? За такую работу премии давать надо… государственные. Хотя нет. Дело это личное, потому как хозяйство частное. Теперь осталось понять одно — вор Горбунов или нет? Распознал в нем Петрович жулика, иль за здорово живешь палкой приголубил? С него, вообще-то, станется. Старики рассказывали, в молодости он один танцплощадку разгонял, оглоблей.