В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России - [23]

Настойчиво стремясь к миру, Грозный считался и с возможностью продолжения военных действий. Необходимость изыскать для этой цели денежные средства и обеспечить служилых людей поместьями заставила его обратить внимание на монастырские земли. В начале 1580 г. созывается церковный собор, который принимает приговор о монастырских землях. Сохранились два его текста. Один датирован 15 января 1580 г., а другой — 15 января 1581 г. (последний включен в так называемые дополнительные статьи к Судебнику 1550 г., использованные при составлении Сводного Судебника начала XVII в.)[228]. Разница между текстами невелика. Она сводится к тому, что в приговоре, датированном 1581 г., отсутствует конечная часть, посвященная вопросу о закладных землях, о безденежном (без компенсации) характере конфискации новоприобретенных земель и о «княженецких» (княжеских) вотчинах. В литературе существуют две точки зрения о взаимоотношении текстов приговоров 1580 и 1581 гг. Согласно одной из них, речь должна идти о двух различных уложениях, принятых в 1580 и 1581 гг. (С. Б. Веселовский, С. О. Шмидт, В. И. Корецкий);[229]. согласно второй, текст 1581 г. представляет собой сокращенную выписку из приговора 1580 г. (А. И. Андреев, Б. Н. Флоря, Р. Г. Скрынников)[230]. Теперь мне эта точка зрения представляется более обоснованной.

В преамбуле приговора 1580 г. говорилось, что церковный собор, на котором присутствовали также царь «со всеми бояры», созывался в связи с чрезвычайными обстоятельствами, прежде всего из-за того, что крымцы, ногайцы, литовский король, немцы и шведы «хотят истребить православие». В то же время монастырские земли «многия же в запустение приидоша… ради пьянственнаго и непотребнаго слабаго жития» монахов. Из-за этого «воинственному чину… оскудения приходят велия». Поэтому, чтобы церкви были бы «без мятежа», а «воинский чин на брань… ополчатца крепцы», было решено следующее. Земли, приобретенные монастырями до 15 января 1580 г., остаются за ними и не подлежат выкупу. Но отныне запрещалось давать земли в монастыри «по душам» (на помин души), разрешались лишь денежные вклады. Монастыри не должны впредь ни покупать земель, ни держать их в закладе. Вопрос о владении монастырями землями княжат должен рассматриваться государем, причем купленные монастырями княжеские земли подлежали конфискации.

Приговор 1580 г. носил двойственный характер: санкционировал неприкосновенность монастырских земель, но запретил пополнение их фонда. Цели сознательно препятствовать «возрождению крупного привилегированного боярского землевладения» (как полагает Р. Г. Скрынников) приговор не ставил. Он озабочен был сохранением наличных богатств церкви и запрещал выкуп любых вотчин, а не только боярских (основная масса вкладов сделана была в монастыри мелкими и средними землевладельцами). По Р. Г. Скрынникову, приговор 1580 г. «лишь подтвердил и детализировал такие основные нормы царского уложения 1572 г., как запрещение духовенству приобретать новые земли и запрещение вотчичам выкупать ранее отданные в церкви земли». И с этим утверждением согласиться нельзя. Приговор 1572 г. запретил продавать и давать на помин души княжеские и боярские вотчины только в крупные монастыри, «где вотчины много», а не во все монастыри. Действенного значения приговор 1572 г. не имел. Иное дело приговор 1580 г., легший в основу практической деятельности правительства, связанной с монастырским землевладением. В перспективе приговор отвечал интересам дворянского землевладения и государевой казны[231]. Но результаты осуществления на практике приговора 1580 г. должны были сказаться не скоро, а между тем война с Речью Посполитой была в самом разгаре.

Мирные акции Грозного Баторий расценил как явный признак слабости царя и решительно их отверг, начав подготовку к новой кампании[232]. А тем временем в Речи Посполитой распространялись фантастические слухи. Так, оршанский староста Филон Кмита 4 января 1580 г. сообщал, что «даже сыновья (царя. — А. З.) с отцом в несогласии… сын же его Федор, за которым стоит немало московских дворян, не в силах переносить далее свирепства отцовской тирании и беспорядок во всех делах»; он, «говорят, решил явиться к Баторию, и его ожидают в Смоленске»[233].

В том же духе писал папский нунций Андреа Калигари: 31 января 1580 г. — что Федор отдалился от отца, а 28 марта — что «царь находится в противоречии с сыновьями и всем народом» и именно поэтому «хочет мира». Эта картина больше соответствовала «желаемому» польскими дипломатами, чем реальности. Подобные слухи питались какими-то разговорами, от которых до действительного положения вещей было очень далеко. Подобный же характер носит и дневниковая запись Яна Зборовского от 21 августа 1580 г. Русские пленные якобы говорили, что царь, не доверяя своим людям, «приказал собраться владыкам, митрополитам со всей земли, просил у них прощения, признаваясь в грехах своих и смиряясь перед богом, в особенности за те убийства, которые чинил над ними, подданными своими, обещал теперь быть добрым… Бедняги москвичи с большим плачем все ему отпустили и присягали верными быть». Присягу, по Б. Н. Флоре, приносили, очевидно, «члены боярской думы и, возможно, представители каких-то других категорий находившихся в Москве служилых людей». Присягала якобы целые районы. Так, какой-то князь послан был в ливонские замки, «чтобы все московские люди перед ним присягали защищаться до смерти от короля»