В канун бабьего лета - [21]

Шрифт
Интервал

— Зачем мне твоя история?! Бумажки разные… Я от живых людей слыхал — от отца, от деда. А ты мне — исто-ория! — огрызнулся хмельной Деян.

Кто-то рядом советовал парню:

— В жены бери девку дебелую, чтоб она от хутора до станицы донесла два пуда зерна без роздыху.

Дядя отозвал Игната в угол, цапнул за плечо, поднес к глазам тяжелый кулак:

— Оно, конечно, не так получилось, как думалось, не удержал ты девку, но не казак будешь, ежели не отомстишь той. Понял? Мы — Назарьевы! Мы такого не прощаем!

Подошла Пелагея, и дядя умолк. Невеста робко взяла жениха за руку. «Вот как… — ожгла мысль. — Ну да, жена… Все, все… А может, и не совсем жена — невенчанные? Погуляли и разбрелись в разные стороны». Игнат все чаще ловил на себе жалостливые взгляды трезвых, не приглашенных на свадьбу хуторян, что толпились у распахнутых окон и в сенцах. Мелькнула перед окном сияющая морда Сысоя. Оскал зубов — во весь рот. «Возрадовался», — подумал Игнат. Горько и больно становилось от этих взглядов. Прасол Дорофей, покачиваясь, держал в зубах раковую шейку. Игнату показалось, что тот высунул язык и дразнит, смеется над обманутым женихом. Прасол вдруг рванулся от стола, зажал в угол круглолицую хуторянку, далекую родственницу Назарьевых, засаленными пальцами начал хватать ее за выпирающуюся высоко грудь, оставляя на белой кофте темные пятна.

В сенцах на широкой лавке сидел Демочка и плакал от обиды навзрыд, по-ребячьи вытирая рукавом нос. У раскрытого окна под высоким фикусом багровый от выпитого дядя жениха с далекого хутора Поганова сграбастал хлипкого гостя невесты, кричал на ухо:

— Каледин обобьет вам перья! Не туды оглобли повернули. Птенцы желторотые!

Отец Игната, захмелев, громко отчитывал свою сестру, Демочкину мать:

— Дура ты длинноволосая. Я что говорил? Откинь ты эти дурацкие думки про эту самую любовь! Не ходи за него. Любвей тебе захотелось? Это в песнях она есть, а жизнь не по песне делается.

— Да он хозяйственный, — оправдывалась сестра, — а вот из нужды никак не вылезем.

Раскосмаченная звонкоголосая гостья, вскочив на табуретку, завела песню:

Сине море взволновалося,
Бела рыбица взыгралася.
Как наехали на рыбочку ловцы,
Раскинули шелковые бреденцы…

Песню подхватили. Дядя Игната помогал в песне тем, что то и дело выкрикивал «Гах! Гах!» и огромными лапищами бил себя по бедрам, как гусак крыльями. «Выпьем!» — рявкнул густой бас. Завозились, загудели, зазвякали стаканами. Заревела гармошка, гости, гремя табуретками, пошли в пляс. У Игната рябило в глазах от нарядных кофт и вышитых сарафанов.

Вдруг, перекрывая гармошку и глухой топот танцующих, по-бабьи тонко заголосил отец Сысоя.

— Измордовали Дон, запоганили… Эх, жизнь. — Он закрыл ладонями мокрое лицо.

Гости, подхватив под руки сына атамана, вывели его на баз.

Игнат пил и не хмелел. Потом опрокинул подряд две рюмки — полегчало вроде, и показалось, что все это сборище — не въяве, а в полусне, потом сразу поплыли, завертелись перед ним гости, закачался пол. Игнат не помнил, как оказался в постели рядом с Пелагеей.


Минуло с тех пор двадцать пять лет, а Игнат отчетливо видит ту давнишнюю свою свадьбу: суетливого раздосадованного отца, хмурого дядю с далекого хутора, подплясывающего богомаза Деяна… Поди, ни у кого такой свадьбы не было.

В передней глухо хлопнула ставня. Поднимался ветер. Сын Гаврюшка заворочался в постели. Пелагея мягко прошла к нему, поправила одеяло, легла.

Игнат повернулся на бок, вытянул ноги и почувствовал, как заныли плечи. Три дня назад, возвращаясь с окопов от Волги, нес он всю ночь на своих плечах раненого стонущего летчика до ближайшего хутора. Видел Игнат на закате дня страшное зрелище — высоко в небе два немецких истребителя подбили советский самолет. Задымил он, завалился набок. Летчик выпрыгнул из кабины, над ним распахнулся парашют. Немецкие самолеты, будто играясь, пролетали над летчиком, заходили сбоку, строчили из пулеметов. Обмякло тело под парашютом, упал летчик на землю и не ворохнулся.

И теперь еще видятся Игнату горящие глаза раненого и хриплый голос в темном сарае при расставанье: «Браток, подойди». Игнат шагнул к низкому сенному настилу, стал на колени рядом с хуторянкой, бинтовавшей летчику ногу. Летчик обхватил Назарьева слабыми дрожащими руками, заговорил: «Спасибо, браток. Век не забуду. От смерти спас. Скажи хоть, как звать?» — «Игнат я, — тихо сказал Назарьев. — Ну, поправляйся». И шагнул в предрассветную ночь.

Любава… Она стояла перед глазами. Вот ведь как судьба повернулась, какой трюк выкинула. Много лет Любава была будто за какой плотной ширмой, а теперь вот рядышком, за несколькими домами. Во флигеле ничто и никогда не напоминало о ней. Фату Пелагея либо сожгла, либо кому отдала, старые фотографии, должно, украдкой сунула сестре, имени ее никогда не произносила.

«Надо нынче наведаться к Фекле. Надо, — решил Игнат. — Как-никак свои мы, не чужие. На игрища ходили, в одной речке купались…» Поглядел на темные ставни. Когда же рассвет?

4

По хуторам и станицам серой гадюкой ползла разруха. За рекою Ольховой, за казачьими хуторами в поселках и городах переставали дымить фабричные и заводские трубы, замирали угольные шахты.


Рекомендуем почитать
Любовь последняя...

Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.


Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.


Музыканты

В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.


Лики времени

В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.


Сын эрзянский

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Великая мелодия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.