В Камчатку - [46]

Гирев вынужден был вернуться в свои юрты.

V

Война со Швецией опустошала казну Российского государства, и пополнить ее могли не только сибирские меха, но и серебряная руда, которая была в Апонии. Петр I знал, что в XVII веке голландцы вывезли из Апонии немало серебра. Это подтвердил и его друг, бургомистр голландского города Амстердама картограф Витсен. Российский государь встречался с ним в 1697 году во время путешествия по Европе. Они много говорили тогда об Америке и Апонии. Витсена, кроме того, очень интересовала Тартария (Сибирь), и Петр I обещал присылать Витсену карты сибирских земель.

Якутские воеводы Арсеньевы, подыскивая, кто бы мог лучше других управлять Камчаткой и найти тот самый таинственный путь в Апонию, который до сих пор никому не удавалось нащупать, вспомнили об Атласове. Да и как было не вспомнить, когда кипа бумаг, накопленная за несколько лет по следствию над Атласовым, наконец-то пополнилась последним листом, и теперь, если все дело перечитать, можно определенно сказать: невиновен Атласов в пограблении дощаника московского купца Логина Добрынина, зря сидел он за караулом. Чист, выходит, Володимир Атласов, казачий голова. Конечно, власть Атласов превысил: думал, что слово Сибирского приказа перешибет закон. Однако тот же приказ и отдал распоряжение о розыске самовольного казачьего головы. А слово дьяка Сибирского приказа Андрея Виниуса состояло в том, что Атласов мог в Сибири взять себе и новоприбывшим казакам различных товаров на сто рублей. Тут как раз на Ангаре и подвернулся дощаник без хозяина (Логин Добрынин умер в пути). На дощаник Атласов и наложил руку, но затем предупредительно в записной книге означил, кому и каких товаров было роздано. Не будь записной книги, не выбраться ему из колодок. (Впрочем, сам Андрей Виниус за стяжательство вскоре был выгнан Петром I из кресла правителя Сибирского приказа, вдобавок и оштрафован.)

И вот теперь, после освобождения Атласов присматривал в лавках товар, который можно будет обменять в камчатских острожках: ткани, бисер, топоры, ножи…

— Вернусь, — говорил он Трегубину, — подбери к тому времени своего верного человека, готовь с ним товар. В Камчатке первый торговый человек будешь.

— Давно присматриваюсь, Владимир Владимирович, — отвечал Трегубин, довольный, что сам Атласов пожаловал в его лавку. — Торговлишку надо расширять. Неспокойно только в тех местах…

— А я на что… Со мной не пропадешь. Дай срок, Трегубин, на тракте в Камчатку такую торговлю развернешь, озолотишься… А сам пойдешь — кто защитит…

— Верно, — поддакнул Трегубин.

— Где Васька твой? — поинтересовался Атласов.

— Под лошадь попал, — притворно-жалостливо вздохнул Трегубин.

— А это кто сидит?

— Приблудный… Несколько дней назад объявился. Посидит, грошик выпросит и уходит. Тихий…

— Ладно… Запомни, что сказал, и не болтай. Дело прибыльное, коль под моей охраной.

Атласов отошел от лавки на несколько шагов и услышал: «Атаман!» Обернулся. Перед ним стоял приблудный, в рубище, страшно худой. Пепельные волосы, схваченные на лбу бечевкой, спадали на плечи.

— Тебе чего? — недовольно спросил Атласов.

Приблудный, мелко перебирая пальцами, прикрыл рваной рубахой костлявую грудь.

— Не узнаешь? — дрожащим голосом произнес он.

Атласов, стараясь уловить знакомое, взглядом скользнул по изможденному загорелому телу: сквозь рубище чернели застарелые язвы. Хотел спросить неуверенно: «Худяк?», но отогнал — не он, чужой… Бродяга…

— Пошел вон! — Атласов недоволен: задержал нищий.

Человек покорно отступил, и руки, недоумевая, повисли, и он сгорбился, пряча глаза, наполненные слезами.

— Как зовут? — замявшись, спросил Атласов, желая поскорее отделаться от ненужного.

— Худяк…

Атласова будто обдали кипятком.

— Петька!? — вскрикнул он помимо своей воли.

Из лавки — испуганный — Трегубин:

— Кто? Кого?

Он увидел: медленно, с опаской, будто крадучись, Атласов приблизился к приблудному и протянул руку к его лицу — погладил, ощупывая, едва прикасаясь пальцами, и тот, всхлипнув, опустился на колени, будто сломался, и голова безвольно повисла на грудь, опечаленная. Атласов положил руки на его плечи и глядел затуманенно в сторону Трегубина, и не видел его, ибо плакал. Потом помог подняться и, придерживая, повел в свою избу, где хлопотливая Степанида давно приготовила кислые щи с гречневой кашей и кувшин острого кваса.

И не мог понять Трегубин, какое родство может связывать казачьего голову Атласова с оборванцем, которого он, Трегубин, едва не спровадил в казенку; и вспомнив, какие обиды он чинил проклятому нищему, похолодел и кинулся готовить товар для Атласова, причем самый лучший.

Худяк отмылся в баньке и смяк. Несколько дней он едва поднимался с лавки. Степанида поила Петьку крепким настоем трав и шиповника. Атласов появлялся под вечер, усталый, раздраженный, поэтому с Петькой толком и не мог поговорить.

— Не тревожь, — просила его Степанида и вздыхала, — тощой-то, ужас… Краше в гроб кладут… Фроська его богу душу отдала, — добавляла она, понизив голос до шепота.

— Откель явилось провиденье, — ворчал Атласов.

— Сердце чует, Володюшка, — горестно отвечала Степанида.