В измерении Кольца - [41]

Наложили бинты, намоченные в гипсовом растворе, и стала у Тараса Петровича "костяная рука". И вот с такой рукой он сразу в строй и прибежал. Берегли мы его. Рука на повязке. Много рукой не шевелить, но все равно помощником был незаменимым.

Правда, с Пироговым царь обошелся очень немилостиво, когда Николай Иванович рассказал Александру II о том, что творилось в Севастополе и отчего это происходило.

Никто правду не любит. Весь мир оценил заслуги Пирогова в области хирургии и военно-полевой хирургии, избрав его членом академий, а в России кое-какое признание он получил лишь незадолго до его смерти, будучи перед этим вообще уволенным без пенсии с государственной службы. Каждый из нас может иметь свое мнение, насколько Россия изменилась с того времени. Не по цивилизованности, а по существу.

Что-то нового я вам про эту войну не расскажу. Бились мы с врагом, много раз нас превосходящим, как по численности, так и по технике, и вооружению. Вся Европа ополчилась на нас. Даже Петропавловск-Камчатский атаковали. НАТО чертова. А ведь только сейчас звучание почувствовал НАТО и АНТАНТА. Одно и то же. Только в 1914 году в АНТАНТУ записали и Россию, лишь бы она против Германии выступила. Это у России традиционное — выбирать себе таких друзей, которые потом предают или становятся злейшими врагами. У России не должно быть друзей — должны быть национальные интересы. Это не моя мысль. Это позиция других государств и я не скажу, что она неверная.

В феврале 1855 года капитана второго ранга Белецкого командировали в Москву для представления императору по случаю включения в состав свиты в качестве флигель-адъютанта. Я был назначен сопровождающим офицером, имеющим поручение закончить и сдать в журнал "Военный вестник" статью о подготовке стрелков-снайперов в условиях осажденной крепости.

Глава 36

Вероятно, я утомил читателей своими описаниями того, как я стараюсь добраться до своего дома. Дом есть дом, да и жизнь в наше время все равно лучше, чем в те благословенные времена, когда еще мало чего изобретено. Тогда машины не создавали пробки на дорогах, потому что еще не было машин. И тогда не было хороших дорог, кроме тех, которые римляне строили в завоеванных провинциях. По этой причине и Россия осталась без дорог, оказавшаяся вне сферы интересов Рима. И это стало как бы бедой России. А в сочетании с нашими дураками бездорожье стало просто национальным бедствием, продолжающимся, почитай что, до сегодняшнего дня.

Так и мы с капитаном Белецким не торопясь, с лошадиной скоростью ехали из осажденного Крыма в Москву, где находился государь по случаю высадки десантов коалиции на Аланские острова и бомбардировки Соловецкого монастыря.

Лошадиная скорость это, конечно, быстрее, чем пешком, но при хорошем раскладе в день мы проезжали до шестидесяти верст. Были бы мы фельдкурьерами, то неслись бы и днем, и ночью, меняя лошадей на станциях по одному лишь грозному взгляду. Вообще к "фельдам" все относятся с уважением, как сейчас, так и тогда. Одна только "фельдполицай" чего стоит.

Пока мы ехали, преставился государь император Николай Павлович, государь грозный, да только от грозности его мы проигрывали войну в Крыму. Отпели почившего царя и короновали нового, Александра Николаевича, которому присвоили номер два. Траур по царю закончился очень быстро, и вокруг было ликование по поводу воцарения нового.

Встретили нас достаточно равнодушно. Знакомые Белецкого спрашивали, — ну, как там? — и, не дожидаясь ответа, начинали обсуждать, кто и в чем был одет на похоронах и на коронации. Это было более интересно, чем слушать рассказы о Севастополе, где не было достаточного количества боеприпасов, вооружения, продовольствия, перевязочных средств и прочее, и прочее.

Белецкий присутствовал на представлении императору. Адъютант со списком шепотом говорил, кто стоит в числе представляющихся. Молодой царь спросил:

— Как, Белецкий, там дела?

— Сражаемся за Царя и Отечество, Ваше Императорское Величество, — бодро ответил капитан.

— Молодцы. Поздравляю тебя флигель-адьютантом, — сказал царь и проследовал дальше.

Из дворца Белецкий прибыл в эполетах капитана первого ранга с вензелями Александра II и привез мой орден Станислава третьей степени с мечами.

— Поздравляю, господин капитан первого ранга, — бодро начал я, но Белецкий пожал мою руку и вызвал полового, чтобы накрыли стол комнате.

— Понимаете, Владимир Андреевич, — сказал он, — у меня такое впечатление, что наверху просто раздосадованы тем, что мы сражаемся в Севастополе и приносим им хлопоты по снабжению армии и призрению увечных ветеранов. Давайте поднимем наши бокалы за тех, кто сейчас на бастионах и в цепях стрелков отражает вражеский натиск, чтоб живы были!

Потом пили за орден. За здоровье. За офицерское братство. Затем Белецкий заказал извозчика и сказал, что ночевать будет у родственников и пожелал мне спокойной ночи.

— Не знаю, как завтра все будет, — сказал он, — то ли в свите буду, то ли получу назначение обратно на флот. И вы, голубчик, постарайтесь достать пехотные эполеты, а то все косятся на наши погоны. Вот и я новые эполеты получил прямо из канцелярии. Прощайте, Владимир Андреевич.