В излучине Дона - [26]

— Мы готовы выполнить любую задачу, — осмелев, заявил Родин. — Но нам нужны подкрепления, техника.

— Подкрепления будут. Будет и техника.

Василевский взглянул на Москаленко. Тот утвердительно кивнул головой.

Представитель Ставки поинтересовался настроением людей, опросил, сколько раз в день бойцы получают горячее питание.

Пожимая на прощание Родину руку, Василевский сказал:

— А за неявку в Калач в ответственный момент боя одобряю. Вначале, признаться, было рассердился, но генерал Новиков подтвердил, что обстановка требует вашего присутствия в корпусе…

Кончив рассказ, Родин поднялся:

— Вот так-то, дорогие друзья. Я всегда был уверен, что умный человек разберется, что к чему.

А когда я уходил, он напомнил:

— Так смотри, с утра ударь как следует. О помощи не беспокойся. Обязательно будет!

* * *

Стоит короткая сторожкая тишина. Но тишина на фронте обманчива, я бы сказал, она полна неслышимых звуков. Кому положено, тот отдыхает, а те, кто в дозоре, на посту, тем спать нельзя. Не отдыхают и службы тыла — ночью у них работы по горло. В короткую летнюю ночь нужно напоить и накормить массу людей, подвезти горючее, боеприпасы, эвакуировать раненых, отремонтировать поврежденную в боях технику.

Я лежу на разостланном около танка брезенте, смотрю в темный, усеянный звездами провал неба и слушаю фронтовую ночь. То ухо не тревожит ни один звук, а то вдруг залихорадит автомат, ему ответит второй, и тут же в небе с сухим треском лопнет осветительная ракета. Холодным зеленым светом она долго полыхает над жаркой степной землей. Падая, она угасает. И снова наступает тишина.

Потом ночь наполняется шаркающими звуками. Я настороженно приподнимаю голову. Все в порядке. Это идут пешие колонны 131-й стрелковой дивизии. Она займет позиции, с которых должны отойти на рассвете мои танки.

Время от времени где-то впереди глухо рокочут тягачи. Это подчиненные моего помощника по технической части майора Сергея Асоновича Кохреидзе эвакуируют на пункты ремонта искалеченные танки. За ночь майор обещал восстановить пять машин, к вечеру — еще десять. Так вот и восстанавливается боеспособность бригады.

Казалось бы, вполне мирная работа у ремонтников. На бои они непосредственно не влияют, но без них не обойтись. Без их самоотверженного труда бригада уже накануне не могла бы столь упорно и яростно атаковать. Образно говоря, ремонтники — наши корни, которые непрерывно питают соками подразделения, возвращая им силу и живучесть.

Отличный у меня технарь. И у его подчиненных сердца и руки золотые. А я так мало уделял им внимания. И прав Николаев, когда указывает мне на этот промах.

Я с признательностью смотрю на комиссара. Он лежит рядом, подложив под голову полевую сумку. Сон его беспокойный. Видно, и во сне Мирон Захарович не перестает думать о делах бригады.

Незаметно мысли переносятся на других командиров.

Иван Акимович Сух. Он чем-то напоминает мне толстовского капитана Тимохина из «Войны и мира». Неприметный, скромный, даже застенчивый, но отважного сердца человек.

Василий Перцев и Иван Яковенко — храбрейшие и честнейшие люди, достойные преемники Грабовецкого и Довголюка.

А чем плох молоденький лейтенант уралец Семен Большаков? Или мой ближайший помощник по оперативным вопросам лейтенант Антон Симонов. Он и на штабной работе на месте, и в бою не подкачает, и в разведку сходит.

Замечательные люди выросли за годы Советской власти. С такими можно воевать и побеждать. И мы обязательно разгромим фашистов, дай только срок.

— Дай только срок, — шепчу я, уже засыпая, и тут же проваливаюсь в темную пропасть.

У высоты 169.8

Проснулся я часа через два так же внезапно, как и заснул. Звезды поблекли, и небо на востоке посветлело. На броне танка, точно прозрачные заклепки, стыли крупные капли росы.

Обильная роса лежит на траве. От этого издали степь кажется огромным молочного цвета озером.

Маслаков видит, что я потянулся, и нараспев, на манер старьевщика, тянет:

— Вот вода похолодже, вот потёпле.

Я встаю.

— Товарищ комбриг, выбирайте по своему мотиву, — и показывает два котелка.

Мне захотелось воды «похолодже».

— Ну-ка давай вот этой. На спину.

Приятные бодрящие струйки растекаются по плечам и рукам. Вытираюсь, выпиваю вместо чая полкружки холодной воды и берусь за бинокль.

Чтобы лучше осмотреться, взбираюсь на башню своего танка. Настраиваю линзы по глазам и навожу бинокль на Ложки и совхоз «10 лет Октября». В редеющей утренней мгле видны строения. Возле них ни движения, ни дымка. Но на северной окраине Ложков замечаю несколько движущихся на север бронетранспортеров. Похоже, что они покидают село. Стало быть, разведчики не ошиблись, сообщив, что противник уходит из Ложков и совхоза. Видно, их напугало наше вклинение и угроза оказаться отрезанными.

— Макаров! — кричу я лейтенанту. — Садись в броневик и быстрее в тридцать девятую. Передай Румянцеву, что немцы уходят из Ложков.

Перевожу бинокль направо, к своим позициям. Там пока спокойно.

Но что это? Сзади вдруг возникает низкий, словно идущий из-под земли, гул. В чистом прозрачном воздухе он нарастает и, усиленный эхом, несется вниз по балкам, по донской пойме. И тут же начинает дрожать земля.