В излучине Дона - [24]

Николаев вернулся из подразделений. Я смотрю, как он присаживается рядом, и невольно думаю, что повезло мне с комиссаром. С таким можешь не волноваться за моральное состояние бойцов. Он и его немногочисленные помощники выполняют свою работу тихо и неприметно, без суеты и шума, но надежно.

Мы с Мироном Захаровичем сдружились. Я вижу в нем верного товарища, друга, советчика. Он принципиален, может в глаза сказать правду, но это всегда в интересах дела, а значит, и в моих же интересах.

Мои размышления прерывает голос Симонова, раздавшийся за спиной:

— Разрешите?

— Что у вас?

— Сводка за два дня.

— Читай вслух, — просит Мирон Захарович.

Опять большие потери. Но и противнику досталось. Только в результате внезапного флангового удара нами захвачено двенадцать орудий крупного калибра и десять противотанковых пушек, несколько бронетранспортеров, склад боеприпасов. Уничтожено семь танков.

— Очень хорошо, — замечает Николаев. — Маленько поквитались…

Из темноты выползает бронетранспортер. Открывается дверца, и показывается перебинтованная голова:

— Где комбриг пятьдесят пятой?

— Я здесь.

— Вас с комиссаром вызывает комкор.

— Симонов, давайте быстрее рабочую карту и боевую сводку.

Присланный из США бронированный тягач на полугусеничном ходу, иронически прозванный у нас «вторым фронтом», жестко подбрасывает на ухабах. Николаев, рискуя прикусить язык, рассуждает вслух об итогах прошедших боев. Мирон Захарович иногда любит «пофилософствовать», и у него своеобразная манера говорить. Он ставит вопрос и сам же на него отвечает.

— Что позволило нам добиться успеха? Прежде всего, высокие моральные качества танкистов. Без этого да при отсутствии опыта и острой нехватке техники нас бы в два счета расколошматили. А что такое моральные качества? Это храбрость, — Мирон Захарович загибает палец, — инициатива, — еще один палец ложится на ладонь, — взаимная выручка и самопожертвование. Кстати, насчет самопожертвования. Ведь вот почему погиб Грабовецкий? Потому, что бросился помогать экипажу горящей машины. А Довголюк? В его действиях проявилась высшая форма самоотверженности — самопожертвование ради общего дела. Физически он проиграл, но морально — победил. В бригаде сейчас только и говорят о его подвиге.

Николаев с минуту молчит.

— А еще сегодня был такой случай. Семидесятка младшего лейтенанта Пугачева напоролась на противотанковую пушку. Все решали считанные секунды. Тут некогда было наводить орудие. И механик-водитель Коротков, кстати коммунист, принял единственно правильное решение. Он повернул машину и на полном газу устремился на вражеских артиллеристов. А тех подвела выдержка. Они выстрелили, но, видно, слишком поторопились. Второго выстрела не состоялось — танк раздавил и пушку и расчет. Ну а как назвать этот поступок? Подвиг, явившийся следствием самоотверженности, верности воинскому долгу, высокому сознанию и геройскому духу.

— Кстати, тебе не приходил на ум такой анализ? — Мирон Захарович неожиданно повернулся ко мне. — Ну это понятно. Голова твоя занята чисто тактическими вопросами. А я — комиссар, мне по штату положено думать о психологии подвита. Не обижайся. Я не в упрек тебе. Просто проверить себя хотел.

Я-то понимаю, куда он гнет. Хочет, чтобы я ни на минуту не забывал о людях, о главном, самом «секретном» и самом действенном нашем оружии. И конечно же он прав. В душе я всегда благодарен комиссару за такие напоминания. Что греха таить, за уймой командирских обязанностей нет-нет да и забываешь об этой стороне войны.

* * *

Первый эшелон штаба корпуса с южной окраины хутора Березовского переместился под Рубежанское, на «Полевой стан», возле которого находилась та самая мощная артиллерийская позиция немцев. Комкор принял нас в сарайчике с плетневыми стенками.

Собрался почти весь старший командный состав корпуса: полковой комиссар А. Ф. Андреев, полковник А. А. Пошкус, подполковник Ф. В. Румянцев и его военком Д. Е. Кузнецов. Отсутствовали только комбриг В. В. Лебедев и полковой комиссар А. В. Новиков.

Столом комкору служит ящик. Крупномасштабная карта на нем не уместилась, так что края ее лежат на земле. Свеча горит тускло, и по углам затаились густые тени. Лица командиров кажутся багровыми. Светлое пятно на карте тоже багровое. Все это придает обстановке некоторую таинственность, загадочность.

— Все собрались? — интересуется Родин. — Тогда начнем.

Из его сообщения становится ясно, что, несмотря на некоторый успех, полностью задачу дня корпус не выполнил. Бригада Лебедева из-за больших потерь и ожесточенного сопротивления противника западную окраину совхоза «10 лет Октября» полностью не заняла. Неприятель пока сохраняет свободу передвижения из села Ложки в свой тыл. Не добилась цели и 32-я мотострелковая бригада полковника Хорошева.

— Несколько успешнее провела бой пятьдесят пятая бригада, — говорит комкор и смотрит на меня из-под сведенных бровей. — Но ты, Петр Павлович, не зазнавайся. В соседи тебе идет сто тридцать первая стрелковая дивизия полковника Песочина. Она займет полосу от высоты сто семьдесят четыре и девять до Дона и высвободит тебя. А ты на рассвете снова переходи в наступление. Задача: разгромить противника, освободить Ложки, совхоз «Десять лет Октября» и развивать наступление на северо-запад. Пятьдесят пятая будет атаковать с востока, тридцать девятая — с юга.