В интересах государства. Орден Надежды - [6]

***

— Савва Ильич, разрешите войти?

Мустафин оторвался от записей и, увидев меня, жестом пригласил меня внутрь.

— Вижу, вы не особенно торопились, ваше сиятельство.

— Панихида… Нужно было посетить.

— Закрой дверь.

Я послушался — плотно, до щелчка захлопнул створки и осторожно направился к столу куратора.

— Зачем вы меня вызывали, Савва Ильич?

Мустафин взглянул на меня как на идиота. В его глазах так и читалось: “А то ты не догадываешься?”

Нет, не догадывался. Потому что вариантов теперь была масса.

— Садись, Михаил.

Едва я опустился на неудобный жесткий стул, словно предназначенный для провинившихся студентов, Мустафин захлопнул папку с документами и потянулся к ящику стола. Достав оттуда еще одну стопку бумаг, он аккуратно разложил их и выудил один документ. Мельком взглянув на него, он положил его поверх прочих. Но мне не показал.

— Итак, я понятия не имею, о чем вы договорились с ректором, но случившееся замято, — нервно стуча ручкой по столешнице, сказал он. — Полагаю, не стоит спрашивать, чего от тебя потребовали взамен?

Я пожал плечами.

— А разве это важно?

— Конкретно для меня важно лишь то, чтобы в будущем ты не повторил прошлых подвигов. Если ректор за это ручается, я удовлетворен.

Я криво улыбнулся.

— Ой ли?

— Дерзишь, Соколов.

— Прошу прощения. Но, сдается мне, ваш интерес куда сильнее, чем вы показываете.

— Помимо интереса к загадочным событиям я обладаю инстинктом самосохранения. Отрастил в Дакии в юности, — отрезал Мустафин. — Тебе тоже было бы полезно им обзавестись, если хочешь дожить до конца обучения.

— Вы вызвали меня сюда за этим? Серьезно?

Мустафин наградил меня долгим взглядом, значения которого я понять не мог. Но чувствовал, что от куратора буквально несло недоверием. Все, эта ниточка к Темной Аспиде была для меня потеряна. После рандеву с Фрейдом Мустафин перестал видеть во мне возможного помощника. Потому что догадывался — свобода не далась мне бесплатно.

— Я хочу убедиться, что ты, Соколов, правильно понимаешь сложившиеся обстоятельства. Даже если Долгоруков стал твоей феей крестной, это не отменяет твоей ответственности за нарушение дисциплины.

— Накосячил — отвечу, — пожал плечами я. — Отпираться не стану.

— Похвальное рвение. И хотя дело замяли, а наспех состряпанная легенда успокоит юные умы, ты должен понимать, что Аудиториум случившегося не забыл. И я не забыл. Это ясно?

Я кивнул.

— Конечно.

— Поэтому я глаз с тебя не спущу. Буду совать нос в каждое дело, которым ты озаботишься. Выясню все о дружках, с которыми общаешься. Сделаю…

— Савва Ильич, уверяю вас, лучше не стоит.

Не знаю, откуда во мне проснулась эта дерзкая уверенность, но сейчас я отчего-то знал, что Мустафин блефовал. Не было у него влияния. Не было возможностей перебить приказы самого ректора.

И по глазам куратора я понял, что он осознал — блеф не прокатил.

Я вздохнул и уставился на Мустафина.

— Савва Ильич, уверяю вас, что отныне у меня гораздо больше причин вести себя образцово, чем вы полагаете. Я не могу рассказать подробностей, но, скажем так, его высокопревосходительство сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться. И теперь я обязан соблюдать интересы Аудиториума.

Куратор разочарованно вздохнул.

— Так и думал. Жаль. Значит, они нацепили на тебя ошейник.

— Или так или смерть.

— Тоже верно.

— Но это не значит, что я потерял интерес к ряду… тайн, — улыбнулся я.

— И думать об этом забудь.

Я улыбнулся еще шире. Сам не понимал, что на меня нашло. Но ощущения были такими, словно я нашел недостающий кусочек мозаики, и картинка начала складываться. Чувство пришло раньше, чем мысль, но я уже знал, как следовало поступить.

— Все, что я буду делать, я сделаю в интересах защиты Аудиториума, — сказал я. — Понимайте как хотите.

Мустафин покачал головой и взял в руки документ, что лежал сверху.

— Я больше не стану обсуждать это с тобой. Однако раз легенда кажется твоим покровителям достаточно крепкой, кто я такой, чтобы препятствовать ее реализации? — Он неприятно улыбнулся одними губами, а темные глаза оставались пронизывающе холодными. — Ознакомьтесь с приказом в отношении вас, ваше сиятельство.

Я молча принял протянутый документ и пробежался глазами по строкам.

— За грубейшее нарушение дисциплины…. Кража артефакта из Лабораториума… Дисциплинарное взыскание… Неделя в карцере? — вытаращив глаза, воскликнул я.

Куратор пожал плечами.

— Имею право. Все по уставу. И все указывает на то, что зачинщиком и главным исполнителем сей забавы были вы, Михаил Николаевич, — холодно ответил он. — Поэтому ближайшую. Неделю вы проведете в строжайшей аскезе в одиночной комнате без ментальной связи, развлечений и встреч. Надеюсь, это поспособствует скорейшему обретению вами здравого смысла.

— А что с учебой?

— Ваши проблемы, как нагонять пропущенную программу. Карцер на то и карцер.

Мелковато же ты пакостил Аудиториуму за мой счет, морда кураторская.

Я положил документ на стол.

— И когда приказ вступает в силу?

— С момента вашего ознакомления оным, — ответил Мустафин и поднял трубку старинного телефона. Набрав несколько цифр, он сказал лишь два слова, не сводя с меня глаз. — Забирайте узника.