В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [101]

В городе не только имелся потенциально ядовитый источник, но и – в отличие от Брайтона – отсутствовал пляж. Рассказ французского путешественника, который пишет об увиденном, не скрывая недостатков, противоречит сведениям из британских путеводителей. Француз обнаружил в городе всего «одну более или менее достойную улицу и аллею из низкорослых деревьев вдоль берега бухты». Он также обращает внимание на «одинокое сооружение», замок, окруженный «хибарами», жмущимися к его стенам. С замка открывался вид на «поле из красных черепичных крыш с трубами и илистые берега Саутгемптонской бухты». Джейн будет жить под стенами этого невзрачного замка.

Из всего, что появилось в Саутгемптоне в Георгианскую эпоху, самым примечательным был Полигон, квартал из двенадцати жилых домов, который задумывался как соперник Королевского полумесяца в Бате. Однако владелец земельного участка обанкротился, успев построить всего четыре дома. Соседний «великолепнейший отель» с конюшнями на пять сотен лошадей должен был переманивать клиентов из городского центра, но в 1774 году он тоже закрылся. Джейн гуляла по «красивой гравийной дорожке», окружавшей эти недостроенные современные руины, «куда вся компания часто выходила подышать свежим воздухом». Природа пыталась вернуть себе утраченное: «в Полигоне густые заросли граба», а «соловья можно услышать не только в лесу, но и в городе». Идеальный образ праздного времяпрепровождения конца Георгианской эпохи: не добившаяся успеха писательница гуляет вокруг разорившегося отеля, возможно исполненная сочувствия к печальным руинам предпринимательских амбиций.

«Дельфин», в котором Джейн танцевала в юности, находился буквально в двух шагах от Касл-сквер, где Остины прожили целых два года, с февраля 1807 года. В другом заведении, Зале для танцев, собиралась буйная публика. Правила этого зала требовали, чтобы танцующие занимали место, указанное распорядителем церемонии, независимо от их желания, поскольку попытки пролезть без очереди становились «причиной многочисленных споров».

В Саутгемптоне было много библиотек: читательский клуб Флетчера, библиотека миссис Шит и библиотека Скелетона, выпускавшая «Газету для дам». Джейн также наслаждалась морскими путешествиями; «прогулочные суда» предлагали «дешевые и приятные экскурсии по воде». Но самые рафинированные гости Саутгемптона не задерживались в городе. Они направлялись на остров Уайт, где предавались модному развлечению – прогулкам на яхтах в Каусе.

Еще до переезда на Касл-сквер, когда Остины снимали временное жилье, Джейн снова пришлось иметь дело с домашним хозяйством, гостями и раздражавшими ее братьями. «Когда ты получишь это, – писала она Кассандре, – наши гости соберутся уезжать или уже будут в пути, и я смогу спокойно распоряжаться своим временем, освободить мозг от мучительных раздумий над рисовыми пудингами и яблочными клецками и, возможно, пожалеть о том, что не приложила больше усилий, чтобы угодить им всем».

Одним из таких незваных гостей был Джеймс; у Джейн по-прежнему не получалось ладить со старшим братом. С ее точки зрения, «его разговоры кажутся принужденными, его суждения во многом заимствованы у жены, а время он здесь проводит, расхаживая по дому и хлопая дверями», и напрасно беспокоит слуг, «звоня в колокольчик, чтобы ему принесли стакан воды».

В отличие от него, добродушный и общительный Фрэнк, привыкший к стесненным условиям жизни на борту корабля, был мастером на все руки и в Саутгемптоне с удовольствием развлекался в дамских комнатах, «делая чудесную бахрому для занавесок в гостиной». Джеймс не обладал подобными талантами. Если он не охотился, не произносил проповеди или не читал книги, то решительно не знал, чем заняться. Джейн также увидела, как нелегко живется женам ее братьев: Мэри, жена Джеймса, совсем не интересовалась книгами, а жена Фрэнка, тоже Мэри, была беременна и склонна к обморокам. Когда Фрэнку требовалось отлучиться, «Мэри весь день грустила». Джейн также понимала, что еще один ее брат, Чарльз, слишком зависим от своей новой жены, юной Фанни Палмер, которую встретил на Бермудах.

В письмах Джейн из Саутгемптона проскальзывает такое же раздражение, как и в тех, что были отправлены из Бата. Ей была не по душе бурная светская жизнь, которую вели друзья Фрэнка из числа офицеров флота, и она нисколько не сблизилась с матерью. Когда Кассандра и Марта отлучались из дома, Джейн писала, что задержка с их возвращением ее не беспокоит, поскольку «теперь я привыкла быть одна». Всегда «одна», несмотря на присутствие матери и многочисленных знакомых. Джейн превращалась в наблюдателя – язвительного и одинокого, но в то же время не страдающего от одиночества, поскольку она уже привыкла к этому состоянию.

Джейн, как всегда, чувствовала себя в долгу перед другими. Фрэнк был милым и добрым, однако Джейн не могла забыть, что именно он оплачивал все счета. Просительного тона она придерживалась даже в тех случаях, когда речь шла о ее сочинениях. «Кстати, – спрашивала она его в одном из писем, – ты не будешь возражать, если я упомяну «Элефант» в [ «Мэнсфилд-парке»] и еще два или три твоих прежних корабля? Я уже это сделала, но уберу, если ты будешь против». Джейн не осмеливалась сердить брата. «Женщина может позволить себе обращаться с мужем так, – писала она в «Гордости и предубеждении», – как не может обращаться с братом младшая сестра».