В горах Таврии - [44]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вечерние сумерки… Журчит хрустально-чистый родник. По ущелью стелется морозная дымка.

Отчетливо слышно дыхание Севастопольского фронта. Внизу, в долине облако густого дыма над станцией Сюрень. Это бьют из города наши дальние морские батареи.

Рядом со мной прохаживается комиссар. Разговор не клеится.

— Ты, кажется, что-то надумал? — спрашиваю я Домнина.

— Вот я и надумал, чтобы сняли Красникова и прислали тебя.

— Вот, оказывается, кому я обязан назначением. Ничего себе, удружил, — невольно улыбнулся я.

Мне было трудно. Я вспоминал наши первые партизанские бои, вспоминал Македонского, Кривошту. Как бы они поступили, будучи на моем месте? Во всяком случае руки бы не опустили.

— А получилось не плохо! — серьезно сказал Домнин. — Так вот, мне кажется, нам нужно решить три задачи: накормить людей, установить связь с Севастополем, перейти в Заповедник. Командующий нам разрешает.

— А основная наша задача: бить фашистов, помогать Севастополю. Только боюсь, способны ли сейчас на это партизаны? — спросил я.

— По-моему, способны. Я приглядывался, беседовал — люди хорошие, много коммунистов. Когда я пришел к ним, они выглядели лучше. Но нам не повезло. На второй же день после моего прихода напали каратели. Люди измотались. Продукты кончились. Красников совсем растерялся. Сначала партизаны ждали, что Иваненко принесет продукты с базы. Но в последние дни все, да и сам Красников, уже перестали надеяться. Я вчера провел партийное собрание, — продолжал комиссар. — И был у меня с народом откровенный разговор. Все коммунисты согласны сейчас же выйти на операцию. Главное добиться того, чтобы люди поверили в себя. А этой веры уже не было и у командования. Подумай, что за бойцы у нас! Ведь они уже больше трех месяцев живут в кромешном аду. Фронт рядом, под боком дивизионные тылы врага, масса гарнизонов, недалеко от нас немецкие дальнобойные батареи.

Я слушал комиссара и хорошо понимал, что пятый район находится в чрезвычайно сложном положении по сравнению с другими партизанскими районами Крыма.

— Мы частенько сравниваем наших людей с разведчиками, — продолжал Домнин. — Но когда командир посылает во вражеский тыл своих подчиненных, хотя бы на три дня, вся часть заботится о них. Если они, выполнив задание, возвращаются к своим, — это считается большим подвигом. Их радостно встречают, кормят, отводят в теплые землянки, о них говорят, их награждают. А у нас? Кругом враги, а награда — товарищеское спасибо. Мы сами себе врачи, сами и интенданты… Вот уже более ста дней в тылу врага, почти рядом с фронтом, без связи с Севастополем. Это разве не подвиг? Подвиг, и трудно повторимый. Только советским людям он под силу.

Домнин замолчал. Потом, как бы извиняясь, добавил:

— Я, кажется, тебя агитирую?!

— Это хороший разговор…

— Правильно, нужный. Ты молодой коммунист, в больших партизанских начальниках не ходил, да и не комиссарил. Нам сразу надо найти веру друг в друга. Найдем, командир?

— Найдем, комиссар…

Поднимаясь по крутой тропе, мы с комиссаром встретили деда Кравца. Он, размахивая руками, бежал к нам. Что там случилось?

— Товариши начальныкы, связь из Севастополя! Ей-богу! Прийшлы военный и гражданський, наш Якунин, той самый, шо фрицив на Чайном домике богато с пулемета положив, — выпалил одним духом старик.

Мы бросились бегом. У входа в землянку столкнулись с Калашниковым. Он кого-то ругал:

— Прислали людей, а радио нет!

— Не может быть?!

В землянке негде было повернуться.

Военный без петлиц с трудом сделал шаг в нашу сторону.

— Вы начальник района? Разрешите доложить: прибыла связь из Севастополя. Высадились в Голубом заливе с катера-охотника. Прошу, — протянул он мне два синих, запечатанных сургучом пакета: шифр и расписание работы радиостанции.

— А где же станция? Как вас зовут?

— Старший лейтенант Маркин, а рация… Погиб радист, погубил все, товарищ начальник. Нам сказали, у вас есть рация.

— Кто говорил? Где рация, батареи? — разволновался я. — Эх, какая была возможность установить связь с Севастополем!

Маркин с виноватым видом смотрел на нас.

— Как думаете возвращаться обратно и когда?

— Как и когда прикажете.

— А вы знаете, что линию фронта пройти невозможно?

— Пошлете, пойду и перейду, — твердо ответил Маркин.

Я поинтересовался, откуда у него такая уверенность.

— Мне не привыкать. Я уже трижды переходил.

Атмосфера немного разрядилась. Мы наперебой стали расспрашивать Маркина о Севастополе.

— Ну, как город? Все такой же крепкий?

— А как же! Правда, туговато пришлось нам в конце декабря. Очень уж враг нажимал. Но штурм с 17 декабря по 1 января мы выдержали, а потом сами ударили и даже отогнали гитлеровцев. Говорят, у них ранеными и убитыми более сорока тысяч… Ну, а теперь жизнь налаживается, — продолжал Маркин. — Сам читал объявления: "Жилуправлению требуются дворники". Трамвай ходит. Дома ремонтируют, все как полагается. Недавно московские артисты приезжали.

— А детей-то эвакуировали? Там мои ребятишки с женой остались, — встревоженно спросил радист Иванов.

Видно, вести из Севастополя его сильно волновали.

— Многих эвакуировали, но много еще и осталось. Недавно я с секретарем Крымского обкома зашел к полковнику, командиру морской бригады, а он пригласил нас на утренник в детский сад. Детишек там много, песни пели, хороводы водили, угощали нас. Одна беда — вода была плохая, чай грязноватый, да и суп с песочком… Немцы разрушили водопровод. Один малыш, лет пяти, подходит к полковнику: "Дядя, а дядя, ты самый большой начальник? Мне воды чистенькой хочется, такой, как мамка давала". Полковник поднял мальчика и долго смотрел ему в глаза… И дети все-таки дождались воды, чистой, свежей, горной.