В горах Таврии - [28]

— В эту трудную минуту, когда есть угроза для самой жизни нашей, будем такими же дружными, как и были всегда, постоим друг за друга, — обратился Спаи к колхозникам.

Говорил он просто, душевно и умело доносил до народа слово правды, слово колхозного вожака.

— Не бывать нам рабами фашистов. Будем бороться, но нужно действовать разумно, ловко. Я думаю, необходимо немедленно установить связь с партизанами, — закончил Спаи свою краткую речь.

— Правильно, правильно! Связь с партизанами! — кричали из зала.

Колхозники обстоятельно обсудили создавшееся положение.

— Немедленно сжечь деревню и всем — в лес, — предложил кто-то.

— А дети, женщины? Не годится!

— Не предпринимать ничего, ждать, что будет дальше!

— Ну и жди, пока на шее веревку не затянут.

На трибуну сквозь толпу протискивался маленький старик.

— Тихо, тихо, пусть Григорий Александрович скажет!

Бухгалтер снял очки, подышал на них, снова надел и сказал негромко:

— У меня, граждане, есть предложение. Во-первых: этим самым бургомистром надо утвердить своего председателя. Иначе могут прислать какого-нибудь подлеца, будет хуже. Второе — все неспрятанные продукты закопать. Оставить на харчишки, не более. Потом связаться с партизанами, передать им под расписку колхозный скот. И правильно сказал председатель: "Хитрить с немцем". Это поручим ему, он мужик с головой. Так ли я говорю?

Собрание приняло предложение бухгалтера, и только вопрос: "Как связаться с партизанами?" — вызвал много шума.

— А где они? Кто знает?

— Вчера под Бахчисараем кто-то машину подшиб!

— А недавно в Шурах в школе фашистов до чертовой матери побили.

— Это Македонский!

— А где же его искать, Македонского?

Толком никто не знал, где партизаны, где Македонский. Тогда старичок-бухгалтер опять поднялся на трибуну.

— Товарищи, я Македонского лично знаю. Мы с ним по конторской части встречались. Он у меня на бухгалтерских курсах учился.

— Ну и что с того?

— Если вы мне доверите, я поищу его.

— Доверяем, доверяем!

Поздно закончилось собрание. Проходило оно под гул севастопольского боя, в тылу вражеской армии, осадившей город. Девушки до первых петухов сидели в клубе, тихо пели песни и вспоминали своих любимых, ушедших на защиту Севастополя.

Фельдфебель Ферстер вскоре опять посетил деревню. На этот раз с ним было более десяти солдат из полевой жандармерии и несколько полицаев.

Войдя в дом, немец по-хозяйски уселся за стол и указал места своим солдатам.

Подали закуску, вино, холодную баранину. Спаи достал свежие яблоки.

— Гут… молодец, председатель! — потирая руки, смеялся фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом Спаи. Председатель был спокоен и исполнителен.

Долго ели фашисты. Фельдфебель старательно наливал вино в кружку, поднимая, говорил: "За здоровье" — и залпом опрокидывал. Спаи ждал.

— Севастополь капут… Солдат много… кушать много… Немецкий командований частный собственность никс… брать не желает. Колхоз Лаки богатый… миллионер… Много общественный фонд? — спросил, наконец, фельдфебель.

— Было много, но все эвакуировали, часть отдали Советской Армии. Так что, господин офицер, ничего нет.

— Как нет? — фельдфебель изменился в лице. — Нам известно… Шестьсот барашка, сто коров, шнапс, фрукта, дюбек… Есть, да? — уже выкрикнул он.

— Было, больше было… Сейчас нет. Все вывезли, — так же спокойно отвечал Спаи.

Гитлеровец встал, подошел к нему. Они долго смотрели друг другу в глаза. Солдаты перестали жевать.

— Ты — коммунист… партизан… тебя — фьют!

Фельдфебель повернулся к солдатам и сказал что-то по-немецки. Солдаты бросились к оружию, выстроились и торопливо покинули дом. Один с автоматом встал у двери.

Спаи смотрел на фельдфебеля и в душе торжествовал: "Шиш вам, один навоз найдете, ищите!"

За последние дни скот перегнали в лес, картошку спрятали, вино закопали.

Солдаты возвращались попарно и докладывали фельдфебелю одно и то же:

— Никс, никс… пусто.

Фельдфебель ходил из угла в угол, все чаще поглядывая на молчащего председателя.

— Слушай! Партизан!

— Я не партизан. Сам их не люблю, господин фельдфебель от жандармерии. Я мирный человек.

— Не знать!.. Ты есть самый настоящий большевик… комиссар! — сунув кулак в лицо Спаи, гитлеровец разжал два пальца.

— Два суток, два день, два вечер — двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс приготовить, — а нет! — фельдфебель ловким движением изобразил петлю, указывая вверх.

— Нет у нас ничего, нет!

— Молчать! — фашист ударил Спаи по лицу.

Когда гитлеровцы уехали, Спаи оделся и пошел к домику Григория Александровича: "Может, вернулся старик?"

Старая лесная дорога. По обочинам мелкий кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу — ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода.

Оглядываясь по сторонам, устало плетется путник. Маленький, сгорбленный, с палочкой в руках, он едва передвигает ноги.

Часовой, притаившись в густых зарослях, внимательно следит за ним, еще не решаясь остановить этого странного, неожиданно появившегося в глухом лесу прохожего.

Дорогу перерезает тропа. Свежие следы. Старик нагнулся, стал присматриваться.

— Стой! Руки вверх! Руки вверх, папаша! — парень в стеганке поднял автомат.

— Убери-ка свою штуку. Скажи лучше, сынок, ты партизан?! — радостно, с надеждой спросил старик и попросил немедленно отвести его к командиру.