В горах Таврии - [26]

— А насчет тысячи «катюш» где ты слыхал?

— А как же без «катюш»? Это уж первым делом! — удивился Малий.

О «катюшах» в то время ходили целые легенды, авторами которых были защищавшие Одессу моряки. Кое-кто из этих матросов попал в партизанские отряды. Мы, между прочим, точно знали, что никто из них даже не видел этой самой «катюши». Но упаси бог признаться в этом. Наоборот, каждый чрезвычайно подробно описывал чудодейственную «катюшу». И все описания были различны, в зависимости от фантазии автора.

Помню, в эти дни у всех нас появилась какая-то торопливость. Каждый партизан мысленно готовил личный отчет о жизни в лесу и о своих действиях. Мы старались использовать каждый день для помощи городу-герою.

Штаб нашего района работал слабо. Во всем сказывались нерешительность Бортникова, отсутствие комиссара, да и я, и Витенко как-то не нашли еще своего настоящего места. Не мы вели отряды, а они нас подталкивали на те или иные действия. Конечно, такое положение долго продолжаться не могло, мы ждали перемен.

Прошло рождество. Гитлеровцам так и не пришлось пить шампанское в Севастополе, как они надеялись. Да, вероятно, они и сами распростились уже с мыслью о легкой победе. Сотни раз уничтоженные в немецких сводках, но вновь и вновь оживающие в расщелинах Инкерманских скал огневые точки, меткие пули севастопольских снайперов, лихие атаки матросов могут отрезвить кого угодно.

От нового, сорок второго года мы ждали много хорошего и встретили его как можно лучше. Не успели обменяться поздравлениями, как вбежал Петр Семенов, проверявший посты:

— Заря, товарищи, красная заря на востоке!

Все выскочили из землянок. Действительно в расщелине Бабуган-яйлы явственно виднелась полоса далекого, но яркого огня.

Это был огонь нового направления — Крымского…

Молча, не чувствуя холода, стояли мы и смотрели как зачарованные на свет с востока.

Наши войска, захватив Керчь и Феодосию, вели наступление. Пришло то, о чем понаслышке давно уже шумел лес.

Все изменилось в эти дни и в нашем штабе. Нам прислали новое командование. Маленький, с аккуратно подстриженными усиками человек отрекомендовался:

— Начальник четвертого района капитан Киндинов.

Я его сразу узнал: это от него я в свое время получил назначение в штаб четвертого района. Как это было недавно и как уже далеко! Прошло только два месяца, а кое-какую партизанскую школу мы за это время уже прошли.

Был прислан и комиссар. Это был Захар Амелинов, тот самый представитель Центрального штаба, с которым я начал первый день лесной жизни. Он тепло пожал нам руки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В долине, сжатая двумя грядами высот, в пятнадцати километрах от Бахчисарая и в двадцати пяти километрах от Севастопольского фронта, приютилась маленькая деревня Лаки. Приветливая, чистенькая деревня славилась древностями. На высоком холме сохранились развалины старинной церкви. На табачных плантациях возле деревни в 1941 году нашли древние изображения на камнях и остатки старинных сооружений.

Но Лаки славились не только стариной. Здесь был один из богатых колхозов Крыма. Трудолюбивые люди жили счастливо. Выращивали табак, обрабатывали виноградники. Окружающие деревню сады давали богатые урожаи ароматных крымских яблок «розмарин», прекрасных груш «бера».

Деревня стояла вдали от больших дорог, и первые гитлеровцы появились со стороны татарской деревушки Керменчик[12] как-то неожиданно. Пробыли несколько часов, настреляли кур, выпили вина и ушли.

Но однажды в ясное декабрьское утро фашисты снова посетили Лаки. Вражеская машина остановилась у дома председателя колхоза Спаи.

— Деревня… партизан есть? — пискливо спросил толстый фельдфебель.

— Партизан нет, — ответил Спаи, высокого роста, черноусый, со спокойными светлыми глазами человек.

— Как нет? Колхоз — миллионер и… нет партизан?

— Колхоз был хороший, а партизан нет.

Немец в сопровождении полицая обошел добротные постройки колхоза, заглянул в дома колхозников, в школу, в клуб, парники и даже в сад. Он все осмотрел внимательно, по-хозяйски, приговаривая:

— Гут, гут… хорошо. Зер гут!

Остановились у правления колхоза.

— Вы есть кто? — спросил фельдфебель.

— Колхозник.

— Это председатель колхоза, — разъяснил полицай.

— Глаз умный, хозяин гут. Да?

— Мы все хозяева. Добро свое же.

— Нет, колхоз плохо. Ты не хозяин. Да?

Спаи молчал.

— Ты будешь староста. Понимаешь? Бургомистр!

— Я человек больной, куда уж мне в начальниках ходить…

— Нет, ты есть назначенный немецким командованием староста. Саботаж фьют! — щелкнул пальцами перед носом Спаи фельдфебель и, указывая на холмы, покрытые мелким кустарником, спросил: "Там партизан есть?"

— Нет. Партизан там, — полицай указал рукой на синеющие вдали горы.

Фельдфебель вынул блокнот, что-то торопливо записал. Гитлеровцы уехали.

…Бухгалтер колхоза Григорий Александрович в коричневом пиджачке, в измятой фуражке, бледнолицый, с маленькой реденькой бородкой, в последние дни не покидал правления колхоза. Он что-то усердно считал, пересчитывал, ворочал старые конторские книги.

После отъезда фельдфебеля он подхватил подмышки счеты, плотную конторскую книгу и постучался в дом председателя.