В горах долго светает - [24]

Казалось, мужественный народ горной страны, устоявшей против военного натиска одной из сильнейших колониальных держав, свяжет руки и своим домашним насильникам — ведь сумела же феодальная Монголия в сходных условиях стать на путь социальной революции, Однако не у всех народов путь к лучшей жизни ясен и прям. Тогда не нашлось в Афганистане единой силы, способной объединить трудящихся, а те, кто веками привык извлекать выгоду из темноты, забитости, средневековых предрассудков народа, были едины в стремлении сохранить феодальные порядки. Князьки и реакционные имамы разжигали племенную вражду, натравливали суннитов на шиитов, мусульман — на буддистов, кочевников — на оседлых горцев и всех вместе — на любые нововведения правительства. Они ведь отлично понимали, чем грозит им хотя бы частичное осуществление на деле манифеста просвещенного молодого правителя: «...Ни один человек не должен быть объектом угнетения и тирании». Играя на религиозном фанатизме и самых темных предрассудках, духовные и светские феодалы объявили враждебными корану и основам веры любые реформы, которые затрагивали их помещичьи привилегии: «Равенство племен и национальностей — выдумка неверных, желание врагов ослабить силу наших племен и установить свои порядки! Школы и учителя? — исчадие ада, угроза существованию истинной веры, навеки священной! Свобода совести, женщина на улице без паранджи? — козни шайтана, уничтожение нравственности и семьи! Запрещение рабства и торговли людьми, право брать жену без калыма? — разрушение вековых законов шариата, освященных кораном! Перераспределение земли, запрет силой захватывать поля и пастбища слабых племен, отмена прав господина рода, князька и имама племени решать вопрос жизни и смерти подданных? — да все это происки безбожников-коммунистов, злая крамола против законов пророка!..» Демагогия особенно сильно действует на людей неграмотных и разобщенных.

Все-таки Аманулла-хан был мужественным и стойким вождем. Не имея за собой сильной и организованной партии, может быть даже и не желая создавать ее, он целых десять лет пытался улучшить положение трудящихся афганцев, противостоял всей черной сотне феодалов, которую щедро снабжала и поддерживала тайная рука колонизаторов. Заодно с этой сотней действовали вышвырнутые из советской Средней Азии басмачи. В двадцать девятом году Аманулла-хан вынужден был отречься от власти, когда разразился опасный мятеж феодалов. Власть захватил главарь шайки мятежников, бандит и убийца, вроде нынешнего Кара-хана. И хотя этот басмач процарствовал несколько месяцев, свергнувший его генерал Надир-шах преданно служил классу господ, как и его преемники. Но все же революционная партия трудящихся в Афганистане родилась, и настал апрель семьдесят восьмого года, возвративший страну в двадцатый век из того затхлого мира, в котором искусственно консервировались феодалами порядки и законы средневековья...

Лопатин вдруг перехватил взгляд юноши, которого майор Исмаил выбрал проводником во время полетов в голодающие окрестные селения. «Почему ты молчишь, парень? Ведь революция, прежде всего, для тебя и таких, как ты. С кем ты сейчас — с этими двумя, открыто и бесстрашно воюющими за твою лучшую долю, или с толпой запуганных твоими врагами людей?» О ночном происшествии в части Лопатин слышал, но он не знал, что именно этот темноглазый паренек предупредил наших тыловиков о готовящемся нападении. Азис вдруг сорвался с места и бросился к жилищу на краю кишлака. Некоторые мужчины проводили его взглядами, но никто ничего не произнес.

Верхами подъехали трое вооруженных мужчин в форме царандоя. Пожилой усатый милиционер, перебросившись несколькими словами с представителем партии и майором, присел на корточки перед убитым, вгляделся в его лицо, засунул руку в карман халата, достал что-то завернутое в тряпицу, неспешно развернул, и все увидели ломоть ноздреватого хлеба. Милиционер с минуту подержал его на ладони, рассматривая, потом обвел вопросительным взглядом толпу. Мужчины отводили глаза.

— Это русский хлеб, — сказал Исмаил.

— Да, мы слышали, — ответил милиционер и потянул из кармана записную книжку, видимо собираясь начать опрос людей.

Толпа расступилась, пропуская пожилую женщину, укутанную в чадар, в сопровождении парня. Она опустилась на колени, припала к окровавленному халату убитого, потом выпрямилась, запавшими сухими глазами обвела окружающих, задержала взгляд на Исмаиле.

— Я скажу тебе правду, сардар, ведь ты настоящий мужчина и сумеешь защитить несчастную женщину и ее детей. Моего мужа Самада убил Одноглазый — пес Кара-хана, подлый раб, продавший свою душу шайтану, как и его хозяин. И вы все, трусливые рабы душманского главаря, помогали Одноглазому убить единственного среди вас мужчину, вы, которые ночью взяли ружья, чтобы в темноте, как шакалы, напасть на тех, кто протянул хлеб вашим голодным детям... Я сказала все. Не смейте прикасаться к моему мужу, мои дети сами отнесут его к дому. Ваши руки недостойны нести воина, павшего от руки врага.

Она встала, закрылась чадаром, и толпа так же молча расступилась перед ней. Милиционер снова взялся за пухлую книжку, но партиец жестом остановил его: