В горах долго светает - [121]

В голубоватом мареве просторного межгорья открылся большой оазис, в зелени проглянули городские строения. Когда минули зеленое окружение города, лейтенант облегченно откинулся на сиденье.

— Первый этап, считай, одолели. Не устал, Виктор Сергеич? А то могу подменить на втором переходе.

Васильев перехватил взгляд офицера и прочел в нем то самое, что взволновало его сегодня, кажется, больше душманской стрельбы: «А ты ничего парень...» Он отрицательно качнул головой:

— Не устал, товарищ лейтенант. Да и с чего бы?

— Тогда я, пожалуй, после привала пересяду к Абдуллаеву. Он впервые в большом рейсе, а дальше, сам знаешь, дорога посерьезнее. В смысле поворотов.

Васильев молча кивнул. Он догадался: лейтенант окончательно поверил в него.

У диспетчерского пункта долили баки машин. Три бензовоза, в их числе подбитый, отправили на государственный склад горючего, отсюда им возвращаться обратно. С сержантом обменялись адресами. Подошел попрощаться и усатый афганец, дальше он едет с другой колонной. Улыбаясь, показывал зенитчикам большой палец:

— Хорошо, командор! Хорошо душмана сшибал!

— Ваших-то с подножек не посшибали? — спросил Васильев.

— Наши — хорошо. Душману — плохо.

Уходя, афганец несколько раз оборачивался, махал рукой. Васильев даже погрустнел. С сержантом они, может быть, еще встретятся, а с этим усачом едва ли. Даже малознакомые люди становятся близкими, если ты хоть раз делил с ними общую опасность.

После походного обеда на общем построении водителей и расчетов охранения начальник колонны, уточнив обстановку и порядок дальнейшего движения, назвал тех, кто отличился в пути, особенно при отражении душманского нападения. Вслушиваясь в незнакомые фамилии командиров и солдат охранения, Виктор вдруг замер.

— ...Водителя транспортной машины рядового Васильева за решительность и смелость при спасении подбитого горючевоза представляю к государственной награде. По окончании рейса выпустить специальный боевой листок о его действиях...

Ждал выволочки, а повернулось вон как! Стало неловко. Чем он лучше других? И что такое особенное совершил сегодня? Помог товарищу в трудную минуту? Так этому каждого учат с детства, а в армии — это его солдатская, уставная обязанность. Сказать честно, так он и на риск пошел, потому что жаль стало машину: подумалось тогда — не станут с нею возиться, столкнут с дороги и сожгут. Васильев вырос в большой семье, где берегли каждую вещь. Здесь, на исстрадавшейся афганской земле, сердце его обливается кровью при виде разрушенных домов и мостов, обломков дорогой техники, валяющихся у дорожных обочин. Если уж кого награждать — так экипаж того бронетранспортера, что прикрыл их своей броней. Без него, может, и не стоять бы сейчас в строю рядовому Васильеву. Наверное, командир взвода расписал начальнику колонны подвиги Васильева, которых, в сущности, не было.

Но товарищей ничуть не удивило, что именно его, Виктора Васильева, командир выделил особо. Расходились по машинам, и каждый выражал ему свое одобрение — кто словом, кто жестом, кто мимолетным прикосновением. Впрочем, рейс не закончен, труднейшая часть пути через перевал — еще впереди. Едва руки привычно легли на руль, Васильев забыл обо всем, кроме дороги. И снова ветер — в стекло, да горы — по сторонам, да голубоватая бездна — за откосом изгибающейся дороги.

На обратном пути они узнают от солдат сторожевого поста, что при нападении на транспортную колонну был убит ненавидимый населением главарь душманской банды по прозвищу Кривой Шакал. Потеряв главаря, уцелевшие душманы разбежались, многие явились в царандой с повинной. А вечером Васильев писал домой. Рука привычно выводила на бумаге: «Служба идет нормально...»

Над лагерем в поднебесье гудели турбины, и лучи звезд затмевались красноватыми огнями САБов. Разведчик следил за ночными дорогами, по которым завтра снова двинутся автоколонны — живая кровь в артериях молодого, набирающего силу государства,

Узор булата

Вода для афганского крестьянина — не меньшее богатство, чем плодоносящая земля, но, случается, и она приносит беду. От бурного таяния снегов в горах переполнились арыки, небольшой накопительный пруд вблизи селения Баграми превратился в целое озеро, местами вода пошла через плотину, и темные щупальца ее уже поползли к посевам и виноградникам. Дехкане с кетменями и лопатами в руках высыпали на поле. Одни спасали запруду, другие, не разгибаясь, рыли отводную канаву, чтобы направить угрожающий поток в русло большого арыка. Суглинистая земля, спеченная солнцем, тверда как камень, а приток воды нарастал, и уже становилось ясно, что отчаянные усилия людей бесполезны: плотину вот-вот смоет и водяной вал накроет возделанные поля, уничтожая труды и надежды земледельцев. Когда схлынет потоп, на месте его останется лишь глинистое болото, которое под палящим солнцем и суховеями скоро превратится в потрескавшийся каменно-твердый такыр.

Седобородый аксакал, бессильно опустив мотыгу и отирая потное лицо, огляделся. Неподалеку от кишлака, на пустынном поле, стоял лагерь советской воинской части. О «шурави» тогда в здешнем краю говорили разное, но старый крестьянин верил лишь тому, что видел своими глазами. С тех пор как появился этот воинский стан, прекратились грабительские поборы душманов, насилия и расправы над людьми, дехкане спокойно обрабатывают землю и пасут скот. И среди приехавших из дальних мест старый дехканин не встречал обиженных советскими солдатами. Он видел другое: приезжая в селения, шурави ведут себя дружелюбно, показывают фильмы, делятся с бедняками рисом и мукой, сахаром и пшеном, дают спички и соль, которые здесь дороже серебра. В этой самой воинской части военные врачи установили для афганцев дни приема и не берут платы за лечение. Аксакал сам видел, какие могучие машины есть у соседей — их бы сейчас на это поле! — только боязно просить военных людей, у них ведь и своих забот довольно: то в горах идет стрельба, то мины взрываются на дорогах. И за то уж спасибо, что под крылом части кишлак не знает военных бедствий.