В горах долго светает - [102]

— Он не боится задавить кого-нибудь? А то ведь и самого помнут.

Афганец снова широко заулыбался.

— Я, говорит, не задавлю — дороги знаю. А если кто сам меня стукнет, особенно танк или бронетранспортер, скажу: ташикор — спасибо. Может, машина тогда выправится? Я, говорит, специально не объезжаю лишь бронетранспортеры и танки, да они сами шарахаются прочь.

Смеясь, афганец махнул на прощание рукой. Когда он закрывал дверцу, я увидел на сиденье автомат с примкнутым магазином.

— Ты к нам приезжай, Максуд! — крикнул мой спутник. — Наши ремонтники выправят твоего коня.

— Ташикор! Потом приеду, теперь не время — зерно возить надо, виноград, арбузы, апельсины. Потом!..

Машина, пыля, снова по-крабьи поползла вперед.

— Если человек и в беде шутит, его не так легко одолеть.

— Да. Этот Максуд — твердый орешек. Один из лучших бойцов отряда самообороны, агитатор. Возит газеты и листовки в кишлаки, читает дехканам. На мину налетел, а руля, как видите, не бросает. Мины — бедствие для мирного населения, и духи это прекрасно знают. Как змея с прищемленным хвостом, норовят кусать, где им доступно. На дорогах — ладно бы еще, тут афганские и наши саперы постоянно следят за безопасностью. Так ведь ставят мины у колодцев и водопоев, подсовывают в школы, магазины, кинотеатры и гостиницы. Даже в мечети подбрасывают, чтобы верующих отпугнуть, а потом орать, будто власти запрещают молиться...

Минная война действительно бедствие для населения, но она бьет и по самим душманам. Сея ветер вражды, они пожинают бурю ненависти. Мне довелось увидеть открытый суд над группой диверсантов, взорвавших магазин в Кабуле в рабочее время. В людях тогда еще не переболело после взрыва детского кинотеатра во время сеанса — да и может ли такая боль когда-нибудь утихнуть? — а тут новое преступление. И когда арестованные появились на помосте перед собравшейся толпой, в ней произошло что-то непередаваемое словами, похожее на то, что происходит в грозовой туче, когда она разразится молнией. «Смерть убийцам!», «Никакой пощады душманам!», «Позор Америке, убивающей наших детей!», «Отдайте их нам на расправу!», «Смерть душманам!» — тысячи голосов сливались в один крик, требуя справедливого возмездия диверсантам и их покровителям. Усиленные наряды милиции с трудом удерживали женщин, рвущихся к помосту. Арестованных бандитов трясло как в лихорадке, по их лицам катился пот, некоторые, упав на колени, не переставали кланяться толпе, вымаливая пощаду, хотя знали: пощады не будет. Диверсантов могли обмануть, подкупить, запугать, наконец, сыграть на каких-то их чувствах, но они все равно понимали, что творят, знали, в кого нацелен их подлый удар. Можно пощадить врага, проигравшего открытый бой, — заблуждался, стал не на ту сторону, защищал какие-то свои собственные интересы, а теперь убедился, где сила и справедливость, смирился, покаялся, а если даже и не смирился в душе, то зарекся воевать. Афганская контрреволюция открытый бой проиграла давно, и вооруженные столкновения почти никогда не заканчиваются в пользу душманов. Однако афганская контрреволюция оружия не сложила, она перешла к тактике подлых ударов исподтишка, потому что с самого начала она была и остается орудием грязной политики капиталистических держав Запада. Душманские главари отрабатывают нечистые доллары, фунты и марки кровавым террором против беззащитных людей и диверсиями на доступных объектах. Что может быть доступнее школы, больницы, кинотеатра, гостиницы, пассажирского аэропорта, магазина, склада, где хранится продовольствие или керосин? Это ведь излюбленные объекты душманских диверсий. Но подлость никогда не прощается, особенно — кровавая подлость. Боль и ненависть народа рождают бдительность. В последние годы редчайшее из преступлений сходит душманам с рук. Это значит, не десятки и сотни, а миллионы глаз следят сегодня за происками врагов...

По дороге в знакомый воинский лагерь мне все время виделся веселый шофер Максуд, который ездит по сельским дорогам на изуродованном грузовике с автоматом в кабине, каждый час рискуя налететь на мину или засаду. Рядом вставали знакомые мужчины и парни из красного кишлака Калайдана. С ними был и шестидесятилетний солдат-доброволец, который упросил командование зачислить его в армию, после того как в бою с душманами погиб его сын. Из-за возраста ему трудно тянуться за молодыми в походах, поэтому он обычно несет караульную службу на важных объектах. Говорят, более надежного часового нет во всей армии. Вспомнился и другой часовой — сарбаз Сайдамин, который нес службу у гробницы Надир-шаха в Кабуле. Гробница эта — памятник национального зодчества, но душманы и ее не пощадили. Однажды ночью бандиты тайно проникли в храм, взломали пол и похитили немало ценностей из усыпальницы короля. После того здесь и поставили воинский пост. Сайдамин — доброволец, дома, в Кундузе, он оставил жену и троих детей, вступил в армию, чтобы защищать революцию и новую жизнь. Гробница находится в безлюдном месте города. Мы спросили сарбаза, не страшно ли здесь нести службу ночами, и он ответил: «Я слышал, душманы собираются заминировать храм, и молю аллаха, чтобы они сунулись сюда еще раз в то время, когда наша смена на постах...» Можно не сомневаться, что и своего малолетнего сына Сайдахью бывший шофер из Кундуза, сарбаз революционной армии Сайдамин вырастит бесстрашным защитником народной власти. Таким людям помогать стоит — они знают свою дорогу, только смерть способна остановить их, но смертны отдельные люди, народ убить нельзя, а вместе они — народ.