В горах долго светает - [101]

— Вроде люди как люди, а что творят на своей же земле! И ведь чего ради? Никого с этой земли не гонят, тем, кто добровольно сложит оружие, заранее объявлена амнистия. Живи, бери землю, работай честно.

— Э, товарищ, — вступил в разговор афганец, покачивая головой, — вот эти, которые ходят кишлаки грабить, как раз честно работать и не желают. Не привыкли. Прежде жили грабежом и теперь хотят так же. Оттого и зверствуют, что не дают им воли. Загляни-ка в душу любому — там черный паук сидит. Люди они только с виду. Человек в человека за деньги не стреляет.

— Что теперь с ними будет?

— Суд разберется с каждым. Революционный суд гуманный. Нынче не королевские и не даудовские времена. Тогда бы одних — сразу к стенке, других — в яму, гнить заживо. А теперь тех, кто не успел совершить преступлений, даже отпускают и на работу устраивают, жилища дают.

— Они снова не возьмутся за прежнее?

— И так бывает. Но иначе нельзя. Люди должны видеть, что народная власть карает лишь за совершенные преступления. За старые заблуждения и ошибки она не мстит. Народная власть не держит в тюрьмах только по подозрению или недоверию, даже если человек какое-то время находился на чужой стороне. Я думаю, это правильно. Это укрепляет авторитет власти. К нам все больше переходит бывших душманов. Есть целые банды, которые теперь соблюдают нейтралитет и не позволяют «чужим» душманам хозяйничать в своих районах. Таких мы не трогаем и не торопим. Поймут, куда жизнь поворачивает, — сами придут к нам. В конце концов, народная власть на местах народом должна ставиться. Тогда ей ничто не страшно. Плохо только, если по ошибке или по умыслу выпускаются на волю уже обезвреженные нами закоренелые враги. Да-да, такое случается. Война у нас гражданская, противник не только ходит по горам с винтовкой, он пробирается и в органы власти. Вот мы имели в батальоне неприятный случай. Поймали как-то главаря душманской банды, отпетого врага, передали куда следует, а через два месяца поймали его снова на диверсии. Сначала подумали — кто-то его по ошибке отпустил. Когда передавали пленных в царандой, предупредили о случившемся. Но не прошло и полгода — снова он нам попался, и снова — главарем. Накануне эта банда вырезала несколько семей в кишлаках, взорвала школу и мечеть. Солдаты его сразу опознали, привезли в кишлак. Что там поднялось! Дехкане потребовали немедленного суда. Пришлось там же, на месте, устроить военно-полевой суд. Сказать откровенно, командование пошло на это и от опасения: как бы его снова не выпустили из-под стражи. Кто-то явно покровительствовал бандиту. Мы, конечно, сообщили обо всем в органы безопасности и партийный комитет провинции, но найти истину в подобных случаях не всегда удается.

Солдаты молча обдумывали слова афганского офицера, проникаясь всей сложностью происходящих в стране событий. Линии огня проходят не только в этих горах, где бродят присланные из-за кордона басмаческие шайки. Фронты классовой войны невидимо тянутся через города и селения, они разделяют роды, племена, семьи, шрамами ложатся на сердца людей. Рано или поздно стихнут последние открытые бои с контрреволюцией, а борьба еще будет продолжаться, будет требовать жертв и настоящих подвигов...

Командир подразделения отдал команду закончить привал. Советские разведчики тоже садились в боевые машины. Возвращались в лагерь притихшей долиной, по дороге навстречу спешили автомобили с грузом нового урожая, безбоязненно вышагивал караван, погонщики приветливо махали солдатам, и верблюды, задирая головы, свысока снисходительно посматривали на приземистые броневые коробки, облепленные людьми.

Мины и лозы

В Афганистане по дорогам движется все, что способно к движению, — крутились бы колеса. Такая нужда в транспорте у молодой республики, работающей и воюющей одновременно. Враг с особым ожесточением разбойничает на дорогах, словно пытается воспретить всякое движение в стране. Тут не до внешнего вида машин. Законы движения тоже несколько своеобразны. Говорят, писаные правила дают преимущество тому, кто не имеет помехи справа, в действительности же преимущество у того, чья машина массивнее и прочнее. Поэтому на афганских улицах и дорогах особое почтение вызывает бронетранспортер: его вежливо пропускают, ему предупредительно уступают путь. Но оказалось, и тут не без исключений.

По пыльной дороге, среди садов и дувалов, медленно полз громоздкий автомобиль с длиннющим кузовом. Полз он как-то боком, занимая большую часть дорожного полотна, — казалось, задний борт забегает, норовя обогнать кабину. Замечая на пути машины, людей и животных, водитель издалека начинал медленный маневр, чтобы сместиться на просторную обочину. Мой спутник поприветствовал его поднятой рукой, но шофер, видно, по-своему понял жест, затормозил, высунулся из кабины, сияя улыбкой.

— Раз уж остановили, спроси, что у него с машиной?

Шофер, однако, понял вопрос без перевода.

— Э, что у нас? У нас душманы. Мина была на дороге.

Потом он быстро заговорил по-афгански, товарищ переводил:

— Говорит, раму погнуло взрывом, а машина кооперативу позарез нужна. Сейчас ведь сбор урожая — вот и приходится ездить на скрюченной.