В гольцах светает - [63]
Шмель еще раз взглянул на князя и поклонился. Гантимуров посмотрел поверх его головы, тонкие губы чуть заметно дрогнули. Он прекратил вопросы, ограничился лишь коротким замечанием, которое, как показалось Шмелю, было произнесено более теплым тоном.
— Навестишь господина исправника, расскажешь о его настроении.
— Будет исполнено в акурате, как приказано вашим сиятельством, — живо согласился Шмель.
— Надо подготовить реестр выделенных степных земель под покосы арендаторам, — напомнил Гантимуров, когда Шмель уже отступал к двери. — Подготовить торговые листы на продажу золотоносных участков, рыбных угодий. Сделать соответствующие заявки на торги уездному полицейскому начальнику. Торговля землями и водоемами будет произведена в управе... Займитесь совместно со старостами распределением присланного губернатором оружия и припасов... Побеспокойся об отсылке почты на прииск.
— Будет исполнено в точности, как приказано вашим сиятельством.
Шмель откланялся, боком скользнул к двери. Он сбежал с крыльца, остановился, облегченно вздохнул, разогнул спину, пригладил ладонями жидкие волосы. Ухмыльнувшись, зашагал прочь, весело посвистывая. Поравнявшись с заезжей комнатой, где остановился исправник, бросил беглый взгляд на подслеповатые окна, проследовал дальше.
С побережья доносился разноголосый людской гам. Игры были в разгаре. Подле озера катилась лавина оленей. Люди кричали, махали руками, бежали сбоку рядом с животными. Шмель постоял на крыльце управы, наблюдая за кипевшим побережьем, и, не переставая насвистывать, неторопливо зашел в помещение, задвинул засов. Он прошел к столу Гантимурова, уселся, вытащил из кармана сюртука мешочек. Раза два-три перекинул с руки на руку, с наслаждением прислушиваясь к звону. Длинными нетерпеливыми пальцами развязал шнурок. Высыпав золото на стол, принялся считать, складывая монетку к монетке ровными столбиками, по десятку. Их оказалось восемь: почти два годовых жалования, положенных за службу государем.
Шмель, откинувшись всем телом назад, вытянув ноги, любовался этими сверкающими столбиками. Затем принялся ставить их друг на друга. Они падали. Золото со звоном растекалось по столу. Шмель ловил его цепкими пальцами. Все же одна монетка оказалась проворнее, прокатилась по столу, юркнула в щель. Он выдвинул столешницу — пятирублевый лежал на газете. Схватив его щепотью, он осторожно пронес его над столом, благоговейно положил в общую кучу.
— Вот так, стало быть, личность к личности, хоть и царской, соприкосновение имеет. — Шмель потянулся, как сытый кот. Скользнул взглядом по ящику стола, вздохнул: почта, которую следовало переправить на прииск. Подхватив газету двумя пальцами и не сгибая руки, он положил ее на стол, успев-таки прочитать: «Вставайте на борьбу, решительный кровавый бой!..»
Шмель поджал губы:
— Кровавый бой. Это не для нас, потому как мы не можем подставить свою единственную физиономию. Стало быть, большую убежденность имеем против насильствования. А вот господину уряднику прииска это казенное предписание в самую что ни на есть пору: служебностью предусмотрено и личность обширную имеет. А вот ему и самоличное указание в письменности.
Шмель так же двумя пальцами подхватил тугой конверт с пятью сургучными печатями Иркутского полицейского управления, осторожно положил рядом с газетой. Зато тощий конверт, адресованный управляющему прииском Зеленецкому, заслужил его особое внимание. Он долго вертел его в руках, рассматривая на свет, понюхал и умильно вздохнул.
— Эх, бумага, стало быть, все одно принадлежность письменности, а чувствования разные вызывает. Эту, на имя господина управляющего прииском, подержать в руках одна приятность... Эх, золотишко... Самую что ни на есть большую влюбленность к тебе имеем...
Шмель навалился на стол, запустил пальцы в груду монет, ворошил, подбрасывал кверху, ловил на лету. Неизвестно, сколько бы времени тешил свою душу Шмель богатством, если бы его взгляд не упал на газету. Так, не переводя духа, он прочитал полстраницы от буквы до буквы. И самым ощутимым для него прозвучали два слова: «Долой царя!» Они прозвучали как приговор. Шмель сполз на стул, вытянулся, закрыл глаза. Побелевшие губы повторили одно и то же:
— Долой царскую личность, стало быть...
Он вскочил, как безумный, бросился к своему столу. Раскидав бумаги, вытащил большой кожаный мешочек и, прижав к груди обеими руками, бегом вернулся на прежнее место. Он долго не мог развязать мешок — руки тряслись. Потом поднял его над столом, тряхнул — со звоном ринулось золото, скопленное за три года. Оно искрилось, переливалось, скакало по столу, падало на пол. А Шмель, как одержимый, разбрасывал, раскидывал свое богатство, видя перед собой одну физиономию: царя, который мелькал перед глазами призраком смерти...
Со скорбным, осунувшимся лицом Шмель неподвижно сидел на полу среди раскиданного золота, занятый одной мыслью, которая становилась все яснее, зримее.
— Долой царскую личность, окончена моя жизненная дорога, стало быть...
Со спокойной решимостью Шмель поднялся на ноги. Сперва Шмель тряхнул головой, точно сбрасывая оцепенение, затем звонко шлепнул себя по лбу и, схватив письмо, волчком завертелся по комнате.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.