В году 1238 от Рождества Христова - [20]

Это равенство сохранялось довольно долго, обе стороны уставали, но монголо-кипчаки уставали сильнее – в этой долгой сече в ужасной тесноте, привыкшие сражаться на просторе степняки чувствовали себя весьма неуютно. Потому в конце-концов в центре вновь обозначился перевес дружинников головного великокняжеского полка. Бурундаю вновь ничего не оставалось, как опять бросать в бой некоторую часть резерва. Он послал последних оставшихся у него кипчаков, не трогая монголов… И опять атака не принесла желаемого перелома в ходе сражения, только на время его выровняв. У Бурундая оставался последний резерв – тысяча тяжеловооруженных монголов. Он не решался бросить и его в бой, в надежде, что дух Сульде, наконец, снизойдет до него…

И Сульде, наконец, услышал бессловесные мольбы темника. На льду, вдалеке, со стороны верховьев Сити показалась темная людская масса. По мере ее приближения стало ясно – то приближался тумен Едигея. Бурундай отбросил все колебания и сомнения – военное счастье вновь повернулось к нему лицом, а в такие моменты он действовал решительно и быстро. Тысяча тяжеловооруженных монголов немедленно была введена в бой. Они должны были успеть обрушиться на орысов до того как подойдут воины Едигея, чтобы у того не возникло мысли о своей решающей роли в этом сражении.

Тем временем приближающейся тумен заметили и сражающиеся. В монголо-кипчаков это вселило уверенность, в русских… Они поняли, что это приближается их погибель. И если великокняжеские дружинники продолжали рубиться с отчаянием обреченных, то ополченцы, до того стойко отбивавшие атаки, стали в панике разбегаться. И в самом деле, дружинники они для того и шли в войско служить, чтобы всегда быть готовыми погибнуть в бою, а смерды… Их дело не воевать, а землю пахать, скотину водить, то есть кормить тех же дружинников, князя и его челядь – у каждого своя судьбина. Впрочем, и один из дружинников, тучный немолодой воин в богатом одеянии и доспехах, на коне с посеребренной уздечкой, бросил строй и поскакал к берегу, явно надеясь спастись бегством. Но едва конь вылетел на высокий берег сразу две стрелы вонзились в спину воеводы Дорожа…

Бегство ополченцев предопределил полный успех ввода в бой последнего резерва Бурундая. Великокняжеский полк, оставшись без флангов, был полностью окружен. Так что подоспевшим воинам Едигея осталось лишь ловить разбежавшихся смердов. А своему резерву Бурундай поставил конкретную задачу – атаковать центр строя орысов, то место где возвышалось великокняжеское знамя. Ни в коем случае не дать воинам Едигея захватить ни знамя, ни самого князя – то почетная добыча самого Бурундая. И все было исполнено, как велел темник. Свежие монголы врезались в уже измученные многочасовым боем, деморализованные ряды дружинников, знамя упало… Бурундаю доложили:

– Коназ Гюрга зарезан…

Бурундай поспешил к месту, где валялось на снегу знамя, неподалеку от него, среди множества трупов лежало залитое кровью тело в богатых доспехах, дорогих сафьяновых сапогах. Рядом стояли нукеры Бурундая, не позволяя никому подойти к почетной добыче. Бурундай слез с коня, снял с безжизненной седой головы позолоченный шлем и одним ударом сабли отсек ее. Затем проткнул щеки и через них продел шнурок, которым и приторочил голову к своему седлу…

Остававшихся в живых орысов ловили и добивали почти до сумерек, добивали и раненых. На месте сражения лежало нагроможденными несколько тысяч трупов. В тумене Бурундая недосчитали более двух тысяч воинов. Указывая на эти потери, Бурундай в гневе выговаривал Едигею:

Ты очень сильно запоздал темник. Моим славным воинам пришлось одним биться с лучшими войсками орысского коназа. Они их разбили, но видишь сколько их полегло. Этого бы не случилось, если бы ты пришел раньше и помог нам. Много моих воинов тогда бы были сейчас живы и еще долго могли бы служить Великому Бату-хану. Ты… ты виноват. Вместо того, чтобы спешить сюда, ты нежился в теплой постели на мягком животе орысской жирной утки!

Едигей, опустив глаза, молча выслушивал обвинения, вычисляя про себя, кто из его ближайшего окружения успел «просветить» Бурундая о его «отдыхе» во взятой деревне. Держался он довольно спокойно, ибо предвидел подобные обвинения и заранее продумал ответ:

– Я опоздал по вине тысячника Мансура.

Едигей замолчал, но в том молчании Бурундаю было нетрудно определить то, что не договаривает старый темник – твоего любимца, которого ты специально внедрил в мой тумен, чтобы иметь своего соглядатая.

– Мансура!? – изумленно переспросил Бурундай. – В чем ты его обвиняешь!? – главный темник вопрошал уже грозно.

– Мы неслышно подошли к спящими орысам и застали их врасплох. С рассветом мы их уже всех перерезали и были готовы идти тебе на помощь. Но на другом берегу реки оказался еще один небольшой орысский отряд, не более сотни воинов. Я отправил Мансура с его тысячей, чтобы и их там всех вырезать. Я думал, что Мансур быстро с ними справится, – Едигей многозначительно замолчал, не договаривая, но давая понять, что имел право в этот промежуток времени немного расслабиться и полежать на жирной утке.