В глухом углу - [63]

Светлана еще не кончила своей горячей речи, а Леша уже видел, что строительство у них, точно, жалкое, таким не погордишься. Но он поеживался, представляя, сколько обидных слов придется выслушать от Васи, как осуждающе поглядит Игорь.

— Неудобно одним, Света. Если бы еще кто.

— Еще Виталий хотел. Давай потолкуем с ним завтра.

Благодарная, что он уступает, она сама обняла его.

— А раньше всего мы поедем с тобой к моему папе, — сказала она. — Он хороший, но страшный ворчун. Ты ему понравишься, я уверена.

Беседу с Виталием Светлана взяла в свои руки, она еще не полностью полагалась на Лешу. Виталий не нуждался в уговариваниях. Его останавливала только мысль, что он один сбежит, неудобно быть единственным. В компании он готов был пренебречь и насмешками московских приятелей, которых прежде страшился.

— Сегодня же напишем письма предкам! — сказал он, увлекаясь.

На почту Виталий прибежал первым, за ним пришли Леша и Светлана. Письма у всех были хорошие — описание непереносимых условий жизни, просьба о помощи. Такие призывы не могли не дойти до родительских сердец. Но дались они нелегко — Леша хмурился, у Светланы дрожали руки, когда она запечатывала конверт, один Виталий шумно радовался.

На улице он воскликнул:

— После ужина в кино! Нужно отметить праздник возвращения на родной асфальт!

9

Великие мечты уже не кружили голову Игоря, он понял, что жизнь и мечта — штуки разные. Это было горькое открытие. Игорь краснел от стыда, вспоминая, как разговаривал в Москве с мамой. «Писать не буду, ты услышишь обо мне из газет!» — так он ей отрезал, он верил сам, заставил ее поверить. Она и сейчас верит, пишет об этом в каждом письме, два раза в неделю, хотя ни разу не получала ответа. Игорь чуть не плакал от обиды, так все было далеко от того, что ей представлялось. Прочитав письмо, он рвал его намелко и рассеивал клочья — мысль, что кто-то может узнать, как она в нем ошибается, была непереносима. Он уходил в лес и сидел на пеньке или на снегу, пока не коченел. Он возвращался в инее, как во мху, и долго не мог отогреться.

Игорь открыл в себе еще неожиданное свойство, это было тоже нерадостное открытие. Он был труслив. Можно высокомерно молчать, когда за тебя говорят твои трудовые подвиги. Но подвигов не было, были провалы — как смеет он их замалчивать? Разве не должен он все честно рассказать единственному человеку, который в него еще верит? Но правда его страшила, он впадал в отчаяние при мысли, что мать услышит о ней. Игорь знал, что она молчание его толкует в единственном смысле, ничто не было так далеко от правды, как этот смысл, молчание превращалось в ложь — он молчал, терзаясь, не уважая себя. Он лгал, не произнеся ни слова лжи, лгал поступками.

Друзья видели, что ему тяжело — каждому нелегко, это стало общим. Ему сочувствовали, но сочувствие лишь поддерживало, не умножая физических сил. Раза два разгонялся помогать Леша, но он был только что сильнее, а умел еще меньше. По-настоящему помог Игорю Семен, но Игорь отказался от его услуг. У Семена кирпич словно летал в руках. Показывая Игорю, как надо, он потихоньку делал его урок. Игорь остановил Семена.

— Спасибо, хватит! — сказал он, не глядя на товарища.

— Ты чего? Давай потружусь. Часок я могу, а ты присмотришься.

— Нет, нет, я сам! — настаивал Игорь. — Должен же я научиться.

— Недостаток у тебя, знаешь, какой? — заметил Семен. — Копуха! В работе требуется темп.

Игорь промолчал. Он был, конечно, копухой. Но медлительность происходила не от лени, даже не от неумелости — не хватало сил на скорость. У Семена было 185 сантиметров роста, у Леши 176, даже Вася вымахнул до 169, вес их отвечал росту — таким нетрудно быть быстрыми. А как ему с его 158 сантиметрами, с его 54 килограммами? Его обидела природа, никакими стараниями этого не исправишь.

Один Вася понимал глубину терзаний Игоря. Но и он не сумел помочь. Он старался — выходило хуже, а не лучше. Он то кричал, то утешал. Как друг, он готов был простить Игорю все неудачи, как бригадир — не мог ничего покрывать.

Как-то вечером в столовой Вася сказал Семену:

— Пойдем не в барак, а погуляем. Надо посоветоваться об Игоре.

Семен согласился с охотой, хотя погода была не прогулочная. Они вышли в лес, где не так шумел ветер, и присели на упавший ствол, очистив его от снега. Вася мог вести задуманный разговор и в клубе, и в бараке, но там он не имел бы того значения, которое ему придавало уединение в лесу. Для Васи это было важно. Он, как никто другой, умел делать свои заботы общей заботой своих товарищей, заражать их своими переживаниями, подталкивать и организовывать на то, что ему представлялось нужным. Одними равнодушными словами этого добиться было нельзя, тут обстановка влияла больше речей.

И, усаживаясь на замшелый, много лет гниющий в глухомани ствол, Семен понимал, что разговор будет принципиальный и необычный, раз они забрались для него так далеко.

— Игорь заваливается, и больше всего виноваты мы с тобой, — сказал Вася значительно. — Я — как бригадир, ты — как лучший рабочий.

До этой минуты Семен и не помышлял о том, что ответственность за плохие дела у Игоря падает на него. Он делал свою работу, Игорь — свою, каждый выполнял то, на что был способен. Вася несколькими словами опрокинул это самодовольное представление. Теперь Семен видел, что он, точно, виноват, так как обязательно должен был помогать Игорю, даже если бы это и пошло в ущерб его собственной работе. Хорошо было, что такое суровое обвинение брошено ему не в присутствии других товарищей.