В глубине ноября - [9]
Хомса выпустил книгу из лап. Он не очень понимал, о чём там речь, и предложения были такие длинные. Но в странных словах была своя красота, к тому же у него никогда в жизни не было собственной книги. Хомса спрятал её под сеть, лёг неподвижно и задумался. Со сломанного чердачного окошка свисала, спя вниз головой, летучая мышь.
Из сада послышался голос Филифьонки, она обнаружила Хемуля.
Хомсу Киля всё больше клонило в сон. Он попробовал было углубиться в свою историю о счастливом семействе, но ничего не вышло. И тогда он рассказал себе об одиноком животном, маленьком нуммулите, у которого были черты ночесветки и который любил электричество.
9
Мюмла шла через лес и думала: «Как замечательно быть мюмлой! Я чувствую себя превосходно до самых кончиков пальцев».
Ей нравились её собственные длинные ноги в красных сапожках. Голову венчал гордый мюмлетный пучок, гладкий, тугой и золотистый, как маленькая луковка. Она шла через болота, по горам, мимо глубоких впадин, которые превратились от дождей в зелёный подводный пейзаж, шла легко и время от времени подпрыгивала, чтобы ощутить, до чего она тонкая и лёгкая.
Мюмле захотелось повидать младшую сестрицу Мю, которую давным-давно удочерило Муми-семейство. Малышка Мю представлялась ей такой же деловой и вредной, как раньше, и по-прежнему умещалась в корзинке для шитья.
Когда Мюмла дошла до долины, Староум рыбачил проволочной корзинкой с моста. На нём был длинный домашний халат, гамаши и шляпа, а над всей этой красотой он держал зонтик. Мюмла никогда не видела Староума вблизи и сейчас принялась разглядывать его внимательно и с явным интересом. Он был очень маленький.
— Знаю я, кто ты такая, — сказал Староум. — А я — Староум, и всё тут! И я знаю, что у вас был праздник, потому что в окнах всю ночь горел свет!
— Думай себе что хочешь, — беззаботно ответила Мюмла. — Ты не видел малышку Мю?
Староум вытянул свою корзинку. В ней было пусто.
— Не кричи! — прикрикнул Староум. — Я и так прекрасно слышу, а у меня из-за тебя все рыбы разбегутся.
— Они отсюда давно разбежались, — сказала Мюмла и запрыгала дальше.
Староум фыркнул и забился поглубже под зонтик. Его ручей всегда кишел рыбой. Он посмотрел в коричневую воду, которая катилась под мостом бурным сверкающим потоком, несла с собой тысячи полузатопленных мелочей, проплывающих мимо и пропадающих, всё время мимо и всё время прочь… У Староума заболели глаза, он зажмурился, чтобы увидеть свой собственный ручей, прозрачный ручей с песчаным дном и шустрыми блескучими рыбками…
«Что-то тут не так, — с беспокойством подумал Староум. — С мостом всё в порядке, это настоящий мост. А вот я сам какой-то другой…»
Мысль ускользнула, и он заснул.
Филифьонка сидела на веранде, завернув ноги в одеяло, с таким видом, будто вся долина принадлежит ей и она не особенно довольна этим обстоятельством.
— Привет, — сказала Мюмла. Она сразу заметила, что дом пуст.
— Доброго дня, — ответила Филифьонка тем равнодушно-любезным тоном, которым обычно разговаривала с мюмлами. — Они уехали. Не сказав ни слова. Спасибо хоть двери не заперли!
— Они никогда не запирают, — ответила Мюмла.
— Запирают, — прошептала Филифьонка, доверительно наклоняясь поближе. — Ещё как запирают. Шифоньер наверху закрыт на замок! Судя по всему, там они хранят сокровища, которыми больше всего дорожат!
Мюмла внимательно оглядела Филифьонку, её испуганные глаза, застывшие кудряшки — все до единой с заколками, боа из лисы, вцепившейся в собственный хвост. Филифьонка неисправима. По длинной садовой аллее к ним приближался Хемуль — он сгребал листья. За ним прыгал маленький хомса и собирал листья в корзину.
— Привет, — сказал Хемуль. — Выходит, и ты здесь.
— Кто это? — спросила Мюмла.
— Я принесла подарок, — проговорила Филифьонка за её спиной.
— Один хомса, — ответил Хемуль. — Помогает мне в саду.
— Прекрасную фарфоровую вазу для Муми-мамы, — сурово продолжала Филифьонка.
— Ага, — сказала Мюмла. — А ты сгребаешь листья.
— Надо немножко навести порядок, — кивнул Хемуль.
— Нельзя трогать палые листья, — взвизгнула вдруг Филифьонка. — Это опасно! Они гнилые! — Она сбежала с веранды, взмахнув одеялом. — В них бактерии! — кричала она. — Червяки! Гусеницы! Насекомые! Не прикасайтесь к ним!
Хемуль продолжал махать граблями. Наморщив упрямую и невозмутимую морду, он повторил невинно:
— Я навожу порядок для Муми-папы.
— Я знаю, о чём говорю! — Филифьонка угрожающе приблизилась.
Мюмла оглядела обоих. «Палые листья? — подумала она. — Вот странные ребята…» Она вошла в дом и поднялась наверх. Там было довольно холодно. Южная гостевая комната не изменилась: белый умывальник, поблекший штормовой пейзаж на стене, синее одеяло из гагачьего пуха. Умывальник был пуст, на дне обнаружился дохлый паук. Посреди комнаты стоял Филифьонкин саквояж, на кровати лежала розовая ночная рубашка.
Мюмла унесла саквояж и ночную рубашку в северную гостевую комнату и закрыла дверь. Южная гостевая принадлежала только ей, Мюмла знала это так же точно, как и то, что на углу умывальника под вафельным полотенцем лежит её собственная старая расчёска. Мюмла приподняла полотенце — расчёска оказалась на месте. Мюмла уселась на подоконник, распустила пучок и принялась расчёсывать красивые золотистые волосы. За закрытым окном, во дворе, продолжалась беззвучная утренняя перебранка.
