В глубине ноября - [6]
Папа перестал колоть дрова, и теперь слышен только шум бегущей реки, в которую собрались все ручейки и ручьи, чтобы вместе спешить дальше, к морю.
«Я пришёл», — подумал хомса.
Он перешёл мост и оказался в саду, сад был таким, как он себе и рассказывал, просто не мог быть иным. Деревья стояли окутанные ноябрьским туманом, но на миг они вдруг подёрнулись зеленью, на лужайке заплясали солнечные пятна, и хомса почувствовал беспечный и ласковый запах сирени.
Он пропрыгал всю дорогу до дровяного сарая, и там на него нахлынул другой запах — запах старых бумаг и беспокойства. На ступеньках сарая сидел Хемуль с топором. На острие виднелась зазубрина — Хемуль попал им по гвоздю. Хомса остановился.
«Это Хемуль, — подумал он. — На вид точно он».
Хемуль поднял глаза.
— Привет, — сказал он. — А я думал, это Муми-папа. Ты не знаешь, куда все подевались, а?
— Нет, — ответил хомса.
— В этих дровах полно гвоздей, — пояснил Хемуль, демонстрируя топор. — Старые доски просто кишат гвоздями! — Хемулю приятно было с кем-то поговорить. — Я зашёл сюда забавы ради, — продолжал он. — Решил заскочить к старым друзьям. — Хемуль усмехнулся и отнёс топор в сарай. — Слушай, хомса, — сказал он. — Тащи это всё в кухню на просушку и складывай по очереди то так, то вот эдак, а я пойду пока сварю кофе. Кухня справа, за домом.
— Я знаю, — кивнул хомса.
Хемуль пошёл к дому, а хомса принялся таскать дрова. Он чувствовал, что Хемуль колол их хоть и неумело, но с удовольствием. От брёвен хорошо пахло.
Хемуль внёс в гостиную поднос с кофе и поставил на овальный столик красного дерева.
— Утром кофе обычно пьют на веранде, — сказал он. — Но для гостей накрывают в гостиной, особенно для тех, кто здесь в первый раз.
Стулья были обиты тёмно-красным бархатом, и у каждого на спинке кружевная салфетка. Хомса боязливо оглядывал красивую, взрослую комнату. Он не решался сесть, мебель была слишком шикарная. До самого потолка высилась изразцовая печь — на изразцах сосновые шишки, верёвочка от вьюшки расшита жемчужными бусинами, латунные заслонки блестят. Блестел и комод, и на каждом ящике красовалась позолоченная ручка.
— Ну что же ты не садишься? — сказал Хемуль.
Хомса присел на краешек стула, он не отводил глаз от фотографии на комоде. С фотографии смотрело покрытое серой шерстью существо с сердитыми, близко посаженными глазами и с хвостом. У существа была очень широкая морда.
— Это их предок, — объяснил Хемуль. — С тех времён, когда они ещё жили за печью.
Хомса перевёл взгляд на лестницу, ведущую в пустую темноту второго этажа, вздрогнул и сказал:
— А может, на кухне потеплее?
— Наверное, ты прав, — согласился Хемуль. — На кухне будет поуютнее.
Он снова подхватил поднос, и они покинули одинокую гостиную.
Весь день они не заводили разговора об уехавшем семействе. Хемуль бродил по саду, сгребал листья и болтал о чём в голову взбредёт, а хомса ходил за ним следом, собирал листья в корзину и почти ничего не говорил.
Раз Хемуль остановился посмотреть на папин синий шар.
— Садовое украшение, — сказал он. — Когда я был маленьким, такие покрывали серебром.
И снова принялся сгребать листья.
Хомса Киль не стал смотреть на шар. Чтобы посмотреть, надо было остаться одному. Стеклянный шар — сердце долины и всегда отражает её обитателей. Если кто-то из семейства здесь, поблизости, он обязательно покажется в стеклянной синеве.
В сумерках Хемуль пришёл в гостиную и завёл папины часы. Сначала они начали бить как сумасшедшие, быстро и неровно, а потом пошли. Теперь, когда часы стучали спокойно и размеренно, комната преобразилась, стала живой. Хемуль взялся за барометр, большой барометр в тёмном, украшенном орнаментом корпусе красного дерева, постучал по нему, и барометр показал «переменчиво». Хемуль вошёл в кухню и сказал:
— Ну вот, жизнь налаживается. Зажжём-ка новый огонь и сварим свежего кофе, а?
Он зажёг кухонную лампу и нашёл в кладовке сухарики с корицей.
— Настоящие корабельные сухари, — сказал он. — Сразу вспомнилась моя лодка. Ешь, хомса. Больно уж ты худой.
— Спасибо, — сказал хомса.
Хемуль был в приподнятом настроении, он наклонился над кухонным столом и сказал хомсе:
— У неё обшивка внакрой. Спустить лодку на воду по весне — что может с этим сравниться?
Хомса поболтал сухариком в кофе и ничего не сказал.
— Ждёшь не дождёшься, — продолжал Хемуль. — А потом наконец поднимаешь паруса и отправляешься в плавание.
Хомса глянул на Хемуля из-под бровей и наконец сказал:
— Угу.
Хемулю вдруг стало тревожно и одиноко — слишком пусто было в доме. Он сказал:
— Не всегда выходит делать то, что хочется. Ты знал их?
— Да, маму, — ответил хомса Киль. — Остальных как-то мельком.
— Да-да, и я так же, — воскликнул Хемуль, довольный тем, что хомса наконец заговорил. — Никогда к ним особенно не присматривался, они просто мелькали, ну, ты понимаешь… — Хемуль поискал подходящее слово и неуверенно продолжил: — Они были как что-то, что есть всегда, если ты понимаешь, что я хочу сказать… Как деревья или вещи…
Хомса снова ушёл в себя. Спустя мгновение Хемуль поднялся и проговорил:
— Похоже, пора и на боковую. Завтра будет новый день.
