В глубине души - [48]

Галя же, при всей своей миловидности, чувствовала себя чем-то вроде приложения к роскошной подруге.

Нана царствовала охотно, ее движения были величавы и исполнены ранней женственности. В то время как все девчонки на курсе, еще не выйдя из подросткового возраста, кололись острыми коленями и ключицами, Нана торжественно несла по коридорам института восточную округлость бедер, которые в комплекте с удлиненной талией создавали весьма волнующий силуэт.

Понимая свою власть над мужской половиной курса, Нана умело обыгрывала свои формы, при ходьбе слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Существовало и еще одно обстоятельство, которое делало Нану необычайно интересной в глазах сокурсников, — она была для них совершенно недоступна. Поклонникам позволялось только вздыхать, и это разжигало дух соперничества.

Не раз разгоряченные мечтой молодые люди пытались взять этот бастион — и все безуспешно.

Нана охотно шла на контакт до определенного предела, после чего соискателю объявлялось, что у нее в Тбилиси есть жених, и она ни за что не нарушит данное ему слово.

Про этого загадочного жениха знал уже весь институт.

— Да где этот Тбилиси и где Москва! Что же она теперь пять лет простаивать будет?! — сокрушались сокурсники.

К Гале, как к Наниной подруге, относились снисходительно и называли Галчонком, что само по себе указывало на незначительность ее роли.

По сути своей Галя действительно была человеком незначительным. Даже в самой ее внешности — тихой и заурядной — было что-то безропотное.

Такого человека хочется взять за руку и вести, потому что видно, что сам он может всю жизнь так и простоять на перепутье.

Нана поняла это сразу, поняла не умом — нет, она потянулась к Галчонку горячей душой, потому что почувствовала бездонность ее доброты и одиночества.

С появлением Наны жизнь Галчонка стала закипать и выходить из берегов. Галя открыла в себе неведомые силы, страстью окрасилось все вокруг, захотелось совершить что-то великое, например, принести какую-то жертву.

Случай не заставил себя долго ждать.

В начале третьего курса в институте появился молодой доцент совершенно недопустимой для девичьего вуза наружности.

От взгляда его темных глаз по аудитории растекалась такая нега, что ни о какой учебе не могло быть и речи, и все время лекций девочки находились в каком-то чувственном оцепенении.

Доцент Алексей Ильич хорошо понимал силу своей харизмы и пользовался этим беззастенчиво. То там, то сям вспыхивали очаги страсти, и не одна студентка пала жертвой его внимания.

Алексей Ильич был человеком увлекающимся, он вспыхивал мгновенно, как факел, и так же мгновенно угасал, оставляя в глазах покинутой жертвы тоску, мертвую и серую, как пепел.

По этим перегоревшим глазам можно было сразу определить студенток, попавшихся на крючок опытного ловеласа.

К Нане он подступался несколько раз, но, наткнувшись на решительный отказ, сразу отступал. Весело и непринужденно — так, как будто для него это не имело никакого значения. И тут же рядом с Алексеем Ильичом начинала крутиться какая-то другая студентка.

Такая всеядность возмущала целомудренную натуру грузинки и в то же время завораживала.

— Что же это за человек такой, — восклицала она, — что никто устоять не может?

Алексей Ильич не стремился отвечать на подобные вопросы, он попросту шел на поводу у могучего организма, и в принципе женская индивидуальность интересовала его мало, ему все казались хорошенькими. Конечно, ему была заметна Нанина привлекательность, но на борьбу у него попросту не хватало времени, отвлекало бешеное разнообразие женских образов. Он боялся, что молодость вот-вот закончится, и какой-то уголок этого чарующего мира останется неизведанным.

Нане некого было винить, она сама первая сделала шаг в пропасть. Не выдержала испытания безразличием.

Как-то раз, после лекции, она подошла к Алексею Ильичу и тоном строгим, не допускающим никаких фамильярностей, попросила об индивидуальной консультации — поскольку ей не совсем понятны некоторые пассажи из статьи о научном коммунизме.

Алексей Ильич ответил, что как раз пишет диссертацию по этому предмету. И охотно поможет Нане сегодня же вечером.

Он произносил эти строгие слова — про научный коммунизм и диссертацию, а их смысл по пути к сознанию Наны трансформировался в ее голове в какую-то волшебную музыку, и Нана уже подспудно знала, что не сможет противостоять.

Они встретились вечером около метро.

На улице стояла поздняя весна, и весь город был в цветении. Казалось, цветет все: яблони, тополя, дома, люди. В руках у Алексея Ильича тоже были цветы, красные тюльпаны.

Нана не помнила, как оказалась в его квартире. В коридоре они наткнулись на пожилую женщину.

— Привет, мамуль! — крикнул Алексей Ильич и повлек Нану в комнату.

Мама проводила девушку недобрым взглядом и что-то проворчала.

Оказавшись наедине с Алексеем Ильичом, Нана растерялась.

Она хорошо знала, что нужно делать, чтобы не допустить до себя мужчину, но совершенно не понимала, как быть, если это уже случилось. Глупо продолжать быть недоступной, когда на тебе расстегивают кофточку.

Нана пыталась справиться с охватившим ее волнением, пресечь поползновения Алексея Ильича, но его руки были вездесущи, он с такой виртуозной легкостью снимал с нее одежду, что Нана опомниться не успела, как оказалась посреди комнаты совершенно голая.