В глубинах Балтики - [91]

— Скажите, пожалуйста, был ли крейсер в море десятого — тринадцатого октября сорок четвертого года [273] в Померанской бухте и к востоку от острова Борнхольм?

— Да, был, мы производили маневры, и у нас должна была произойти встреча с другими кораблями.

— Во время похода не был ли замечен перископ подводной лодки?

— Один раз сигнальщики докладывали об обнаружении перископа, но мы этому не придали значения, так как наши лодки были предупреждены и в то время в этот район не допускались. Появление неприятельской лодки в этих местах считалось невероятным. Сочли, что сигнальщику померещилось.

Адмирал сказал командиру, что я дважды выходил в атаку по крейсеру и ему просто повезло, что торпеды не были выпущены. На лице командира крейсера появилась улыбка и выражение явного недоверия.

— Скажите, пожалуйста, — спросил он, — каков был ордер наших кораблей?

Я точно рассказал о построения эскорта, каким видел его в перископ.

— Да, правильно! — подтвердил командир. Он заметно оживился, было видно, что мой ответ был неожиданным.

Я задал еще вопрос:

— Известно ли командиру о подрыве судов на коммуникации Кольберг — банка Штольпе осенью сорок четвертого года и в западной части фарватера косы Хелла в районе маяка Риксхефт в конце марта и в апреле сорок пятого года?

— Насколько мне известно, на линии Кольберг — банка Штольпе подорвались транспорт и военный корабль. У Риксхефта в упомянутое вами время подорвался большой транспорт с пассажирами и другие суда. В этих районах обнаружили мины. На несколько дней, пока производили траление, фарватеры были закрыты.

Это сообщение немецкого командира было очень кстати, так как оно подтверждало, что наш ратный труд не пропал даром. Немец предложил пройти в штурманскую рубку и посмотреть карты. На картах на [274] местах наших минных постановок были нанесены большие квадраты с надписью: «Мины» — и показаны места гибели нескольких судов. Я поблагодарил Юрия Федоровича и командира крейсера за встречу и важную информацию.

На другой день рано утром вся немецкая команда во главе с командиром крейсера была переведена на наш военный корабль и отправлена согласно тройственному соглашению в английскую зону оккупации Германии.

Как сообщала в январе 1946 года «Правда», на Берлинской конференции было принято решение, что годные к использованию надводные суда германского флота вместе с тридцатью подводными лодками будут поровну разделены между тремя державами-победительницами, а остаток германского флота должен быть уничтожен. При решении вопроса, как делить корабли, члены комиссии заключили, что самым правильным и объективным будет применение метода жеребьевки. В результате жребия «Нюрнберг» достался Советскому Союзу. Моряки нашего Военно-Морского Флота быстро освоили немецкую технику. Крейсер вошел в состав Краснознаменного Балтийского флота как учебный корабль и под названием «Адмирал Макаров» прослужил после войны более пятнадцати лет.

В конце марта 1946 года я сдал лодку капитан-лейтенанту Юрию Сергеевичу Руссину — старшему помощнику командира крейсерской подводной лодки. Он был опытным подводником, ранее командовал подводной лодкой М-90, в качестве старшего помощника командира подводного минного заградителя Л-21 ходил в боевой поход, и я был рад, что «Лембит» попал в надежные руки. [275]

Лембитовцы в боях на суше

Шел первый послевоенный год. Повсюду, где побывал враг, были видны разрушенные дома, фабрики, заводы. В тысячах деревень и сел торчали лишь печные трубы. Советские люди находились под тяжелым грузом пережитого.

Везде велись восстановительные работы. Во многих городах в числе первоочередных приводились в порядок лечебные учреждения, дома отдыха, санатории. Всем, прошедшим по дорогам войны, были необходимы отдых и лечение.

В октябре 1946 года меня направили в санаторий Балтийского флота, который уже успели привести в порядок после гитлеровской оккупации. Здесь меня неожиданно навестили лембитовцы — Тойво Бернгардович Сумера и Эдуард Михайлович Аартее. Много времени мы провели в разговорах, и я узнал о боевых делах этих неразлучных друзей после ухода их с подводной лодки осенью 1941 года.

В те же дни мы встретились и с Ильей Егоровичем Амурским, тем самым батальонным комиссаром, который осенью 1942 года провожал и встречал «Лембит» на острове Лавенсари. Он пополнил свои военные записи.

Группе моряков-эстонцев с подводных лодок «Лембит» и «Калев», откомандированных в конце сентября 1941 года к новому месту службы, удалось вылететь из Ленинграда лишь в конце ноября и в декабре. В ожидании отправки они не сидели сложа руки, а выполняли важное и опасное боевое задание.

Запасы топлива в осажденном Ленинграде быстро таяли. Главный склад каменного угля был в торговом порту в Угольной гавани, которая находилась под наблюдением противника. Но топливо нужно было добывать любой ценой. Из моряков, снятых с надводных кораблей, и моряков-эстонцев с подводных лодок организовали бригады для погрузки угля на баржи, которые маленькие буксиры выводили в Неву. [276]

Как только возле угля появлялись люди, противник открывал огонь. Но моряки продолжали работать. Лишь когда обстрел шрапнелью становился очень интенсивным, они укрывались в наспех вырытых щелях. Но это не всегда помогало. 13 ноября 1941 года Тойво Сумера, уже много ночей работавший на погрузке угля, был ранен. Товарищи доставили его в госпиталь. Так он отстал от своей группы и только в конце февраля 1942 года еще не совсем поправившимся после ранения был отправлен по льду Ладожского озера на восток. Вскоре он встретился с моряками-подводниками и вместе со всеми был зачислен в эстонскую национальную часть Красной Армии.