В Гаване идут дожди - [11]

У самого входа на Меркадо худой и высокий негритянский парень стучит пальцами по карману, где спрятана пачка сигарет с марихуаной, которые он продаст в этот же день. Парня зовут Пачка из-за этих сигарет, которые всегда при нем, а его настоящее имя никого не интересует. Может, он зовется Александр Македонский, Марциал или Антоний, кто его знает. Теперь он озабочен тем, что марихуана приносит мало денег, а доставляет много опасных хлопот. «Будь это порошок, имел бы потрясные деньги», – вздыхает он и представляет себе, как выходит из шикарной машины где-нибудь на нью-йоркской улице с чемоданом чистейшего кокаина в руках.

Как во всяком фарсе, здесь каждый выдает себя не за того, кто он есть на самом деле. Книжник – это инженер-электрик, ставший продавцом книг; Маркос, тот, что торгует щенками, в них совершенно не разбирается и до последнего года изучал греческую литературу; Чина по фамилии Гонсалес Перес совсем не китаянка[8] и не имеет к деревянным корабликам никакого отношения, кроме разве того, что торгует ими и смотрит, как они уплывают от нее вдаль по набережной Малекон. Кораблики вытачивает её любовник, старый дантист, человек с золотыми руками и огромным терпением. Сейчас она глядит в упор на своего иностранного покупателя и думает, что с удовольствием прилегла бы с ним где-нибудь на яхте. «You like bot?» – спрашивает она, а ее улыбка – верх искусства обольщения и соблазна. «Bot?» – иностранец не понимает. «Yes, bot, boty», – Чина смущается и указывает на сувенирный кораблик. «Oh, yes, ship», – турист смеется и смотрит на ее грудь. «Вы – канадец… Canadian?» Моника переводит взор с Меркадо на Телевизионный центр и видит, что оттуда выходит известная актриса и шествует так, будто весь мир лежит у ее ног и все взирают только на нее. «Разве она еще не окочурилась?» – думает Моника.

Актриса переходит улицу, не удостаивая вниманием светофор, и направляется к базару. К счастью, зажигается красный свет, автомобили останавливаются, и люди глазеют на актрису, уже усохшую от старости и похожую на попугая какаду, но все еще популярную, а в свое время бывшую действительно красивой женщиной.

С восхищением глядит на нее Моника, мечтавшая тоже стать великой артисткой и купаться в славе. «Ну и красотка, другую такую не сыскать, говорили бы про меня», – шепчет она.

Но случилось иначе. Моника актрисой не стала, а эта еще будоражит людей. «Но она уже старое чучело, я же молода и хороша, – думает Моника и улыбается. – Да и кто знает, что будет дальше. У меня еще много лет впереди».

У Моники есть логика мышления, но нет силы предвидения. Она, к примеру, не знает, что жить ей осталось не так уж и много.

Актриса подходит к базару, по рядам торговцев тотчас пробегает шепоток, и все головы поворачиваются в ее сторону. В эту минуту на улице останавливается роскошная машина, из нее выходит маленький лысоватый человечек и тоже направляется к базару.

– Гляди! Гляди! – кричит женщина с соседнего с Моникой балкона. – Я знала, что он все-таки сюда придет! Знала! – продолжает вопить женщина в сильнейшем возбуждении.

Это Кета, соседка Моники; она радостно смеется и хлопает в ладоши. Еще нет и десяти утра, а на ней уже узкая мини-юбка, на ногах высокие сапоги, на лице толстый слой косметики. Ее можно спутать с хинетерой, ибо так одеваются ночные хинетеры, гуляющие по Малекону и Кинта-Авениде в ожидании иностранных похитителей. Кета не из них, но иной раз ей хотелось бы быть такой, хотя бы с виду. На самом же деле она всего лишь одна из тысяч безумных в этом безумном городе. Точнее сказать, она – шизик, шизофреничка, которая время от времени попадает в психбольницу в Масорре. После курса лечения врачи отпускают ее домой, поскольку она не буйствует, если ей не говорить, что она уродина, страшила и тому подобные вещи. В этих случаях и когда психотропные средства прекращают свое действие, она бывает агрессивна и опасна. Кета ненормальна, но вовсе не глупа и живет припеваючи, сдавая свою квартиру на короткий срок хинетерам, которым некуда податься со своими клиентами.

Сегодня Моника не расположена ее слушать и собирается уйти с балкона, но Кета продолжает говорить.

– Мони, ты только взгляни, какой он красавчик, – захлебывается она, тыча пальцем в певца, и Моника согласно кивает, чтобы только ее не злить. Для болезни Кеты характерны два симптома: гипертрофированная сила воображения и приступы галлюцинаций. Она, например, уверена, что через Меркадо проходят все самые важные личности Кубы и прочих стран. По ее словам, они ночами, пританцовывая, покидают базар, и эта длинная карнавальная вереница катится вдоль по Рампе, устремляется, извиваясь, подобно огромной змее, к улице Инфанта, забрав иностранцев из отеля «Националь», и плывет дальше по Малекону до Гальяно, где в нее вливаются туристы из отеля «Довиль», и докатывается до замка Морро, прихватив по дороге несколько дюжин прохожих у перекрестка Пасео-дель-Прадо.

– Така-така-та… – припевает Кета и лихо вихляет бедрами, словно сама участвует в карнавальном водовороте.

Когда она входит в раж, лучше ее не трогать и не обрывать разговор… Впрочем, в Гаване много безумцев, подобных Кете, болтающих о волшебном карнавале, а кое-кто утверждает, что видел его воочию и принималв нем участие.