В Гаване идут дожди - [12]

– На Меркадо 23-го числа побывали все, кроме Волдемора, – поясняет Кета.

Моника, впервые услышав сообщение, не поняла, о чем речь.

– Неужели ты не читала Гарри Поттера? – лукаво спрашивает Кета, заметив растерянность Моники. – Надо обязательно прочитать, – говорит она и дает Монике книгу о приключениях знаменитого английского мальчика. Тогда-то Моника и узнает, что именем Волдемор мальчик Гарри Поттер и его друзья называют Дьявола.

Присутствие популярной актрисы и прибытие именитого певца взбудоражило базар.

«Мать их… Когда они отсюда выкатятся, паразиты», – говорит про себя книжник Ремберто, видя, как замерла торговля. Однако Чина в полном восторге от лицезрения выдающихся соотечественников и пальцем указывает на них иностранцу, который ничего не понимает и продолжает таращить глаза на острые груди продавщицы. Актриса и певец едва не столкнулись лбами, но не здороваются и не замечают друг друга. Она подходит к щенкам, которые поднимают такой лай и визг, что продавец с трудом их успокаивает, а певец роется в картинах.

В конце концов звезды удаляются, ничего не купив, и на базаре все возвращаются к своим делам. Кета уходит с балкона к себе в квартиру, а Моника еще остается на балконе. Она любит там стоять под ласковыми лучами утреннего солнца, ни о чем не думая, ничего не вспоминая, просто глядя на жизнь улицы. Люди, спешащие к началу работы в министерства и прочие учреждения, почти рассеялись, пешеходов на тротуарах тоже осталось мало. Вот идет массивный мужчина средних лет с довольно заметным брюшком и несет тяжелую сумку. Это Франсис, большой друг нашего обменщика, но Моника об этом еще не знает, ибо познакомится с ним несколько недель спустя. А вот идет Малу, закадычная подруга Моники, быстро приближается к парню, торговцу марихуаной, и что-то шепчет ему на ухо. Моника не успевает ее заметить, так как минутой раньше зазвонил телефон в комнате и надо было поднять трубку.

– Ола, – говорит она и ждет ответа.

Звонит ее мать, а когда она звонит, обе всегда начинают спорить и пререкаться. Они уже целый месяц не разговаривали, и сегодня, как видно, тема беседы не из приятных, потому что Моника хмурит брови и насупливается.

– Нет, мама, я этого не сделаю, – сердито бросает она обычные фразы. – Это мои проблемы, и тебя они не касаются… Ты, как всегда, занята только собой… Нет, я не стану этого делать… Я тебя о том не просила. – Затем следует сухое «Пока!», и трубка хлопается на аппарат.

Рассерженная Моника возвращается на балкон, но Малу уже нет на базаре. Наверное, бежит куда-то по важному делу, иначе непременно поднялась бы поболтать со своей лучшей подругой.

Группа туристов, высоких, светловолосых, в шортах, рубашках и шлепанцах, выходит из ближайшего отеля «Абана либре» и берет курс на базар, где продавцы готовятся оказать им достойный прием. Туристы переходят улицу и идут мимо двух мужчин и женщины, ведущих оживленный разговор.

Взгляд Моники рассеянно скользит по туристам и останавливается на этих двух мужчинах и женщине. Она сразу их узнает. Это Леандро, известный под кличкой Мексиканец, и Эрмес со своей женой Милагрос. Они обсуждают предложение одного настоящего мексиканца по фамилии Инфанте, который хочет купить Милагрос или какую-либо другую привлекательную кубинку с зелеными глазами, чтобы увезти ее с собой в Мексику.

В морге тихо шелестела людская речь. Порой тишину взрывал чей-то смех, но возмутитель благочестия тут же осекался, и снова слышалось лишь слабое журчание голосов. Миновав залы А и Б, я добрался до С, где лежал Себастьян. Неподалеку с кем-то разговаривал Франсис. Я обнял друга, а его собеседникам отвесил нарочито вежливый поклон. Войдя в зал, я увидел возле гроба жену Себастьяна Росу и своих кузин Луису и Соледад. Поцеловал их, и они всхлипнули у меня на левом и правом плече. Мягко высвободившись из их объятий, я подошел к гробу – Себастьян хранил торжественный и важный вид человека из ушедших времен. В свой последний путь он отправился в вульгарном красном галстуке, затянутом на шее, как петля на удавленнике, и в потертом костюме из серой фланели, который в свои лучшие дни он надевал, отправляясь в командировки туда, где климат много холоднее.

«Бедняга Себастьян, законченный ты неудачник», – подумал я, глядя на него, облаченного в старый теплый костюм и смешной галстук. Шумок за моей спиной вернул меня к действительности, и я увидел двух человек, тащивших огромный венок из красных роз.

– Чудесные цветы, – сказала Соледад, – их прислал Перес.

– Перес?

– Да, Перес. – В голосе Соледад не слышалось радости, когда она называла имя министра, выгнавшего Себастьяна с работы. – Это очень уважаемый человек.

– Какая честь для семьи, – сказал я.

Глазами грустной собаки поглядела Соледад на своего покойного отца.

– Бедный папа, всегда жил только для других.

Если бы эти слова были сказаны не на панихиде и не моей кузиной, я бы рассмеялся, потому что, когда бы мы ни встретились в последние годы, он был либо в доску пьян, либо в лучшем случае навеселе.

– Да, он всегда жил по совести и пострадал ни за что.

Оставив Соледад, я присел на скамейку. Вдруг захотелось побыть одному, вспомнить Себастьяна, Модесто, Соледад, воскресить в памяти далекое прошлое. Нервно покачиваясь на скамье, я вспоминал, какими мы были в ту пору, когда Себастьян и Модесто работали водителями автобусов, я был мальчишкой, а Соледад – хорошенькой девушкой, не то что теперь – постаревшая, усталая женщина. Эх, а ведь мы были счастливы, несмотря на все лишения. Потом началась борьба против диктатуры Батисты,