В футбольном зазеркалье - [69]

До отлета оставалось два дня.

Скачков получил разрешение позвонить и взял ключ от комнаты, где находился телефонный аппарат.

В комнате распахнуто окно, прохладно. Забрав аппарат на колени, он уселся так, чтобы задрать ноги на спинку кресла, – после тяжелых тренировок уставшее тело просилось в какие-то изломанные позы. Но главное, конечно, ноги, – натруженные ноги требовали покоя, и футболисты задирали их повыше, как бы выцеживая из них копившуюся усталость.

Набирая номер, он представил, как загремит сейчас звонок в тишине городской квартиры. Кто подойдет: Клавдия, Софья Казимировна? А может быть, Маришка подбежит? В клубе он в тот вечер не нашел ни Клавдии, ни Звонаревых. Неужели Звонарев так осрамился: не раздобыт билетов?

– Да нет, мы приезжали, – сказала Клавдия, лениво растягивая слова: чем-то недовольная.

– Не пробились? Поздновато, наверное, приехали.

– Да нет, не поздновато. Минут за двадцать.

«Что произошло?» Клавдия явно тяготилась разговором.

– Жаль, – сказал он. – А я искал.

– Уж будто! – заметила Клавдия. – И никакие знакомые тебе не помешали?

«Ах, вот оно что!» Скачков усмехнулся. Теперь ясно, откуда у нее эта затаенная, прикопленная к разговору обида.

– Брось, – сказал он. – Подумаешь: увиделись, сказали пару слов… Ты слышишь? Чего ты молчишь?

– Надеюсь, перед отъездом ты домой заглянешь? «Сердится… Все еще сердится!»

– В общем-то, конечно, – уверенно пообещал он. – Нас должны отпустить.

– Ну, хорошо… – Клавдия ждала, когда он попрощается.

– Маришка здорова?

– Показательный отец! Лучше бы, папочка, по клубам меньше шлялся, а если уж пошел, так не позорься!

– Слушай! – возмутился Скачков.

– Ладно. Увидимся – поговорим, – и Клавдия положила трубку. «Вот еще номера-то!» Скачков отставил аппарат и снял затекшие ноги. Ну что, собственно, случилось, в чем он виноват? А вот же… «Наболтали, видимо, с три короба!»

В тот вечер в клубе, едва начались танцы, Скачкова отозвала в сторону жена Федора Сухова, бледная, увядшая, работавшая в клубе не то кассиром, не то контролером на дверях. У нее всегда и со всеми наготове один слезливый разговор: жаловаться на мужа, просить, чтобы подействовали, пристыдили. Как будто не стыдили! Скачков покорно слушал, сочувствовал, с преувеличенной готовностью кивал: да, да, конечно… о чем разговор! В душе он понимал, что у нее, у бедной, столько накопилось, столько наболело, что она возненавидела и футбол, и все, что связано с футболом. Как будто футбол был виноват! Но что он мог сделать, чем помочь? Поэтому он извинился, когда из толчеи танцующих его окликнула Женька. Обмахивая счастливое, разгоряченное лицо, она выбралась и стала перед ним, улыбаясь, опустив вниз руки: обрадовалась. Сколько же они не виделись? Да много, очень много, несколько лет. Кажется, с тех пор, как родилась Маришка…

– Так и не танцуешь? – смеялась она. – Эх ты, голова два уха, полторы извилины.

Она его поддразнивала с самых первых дней, когда пыталась учить танцевать, но, в отличие от Клавдии, эти же слова звучали не обидно, скорее ласково, любя.

– Да вот… – он развел руками. – А теперь уж и незачем – правда?

– Ну да! – запротестовала она. – Старик нашелся! А в тираж выйдешь, чем станешь заниматься? В «козла» лупить?

Он рассмеялся: о тираже она напоминала еще в то время, когда он только начинал играть за мастеров.

– В карты научусь, – сказал Скачков. – В преферанс. Тихо и спокойно. От домино у меня голова болит.

– Маркин все картежничает? – спросила Женька.

– А чего ему?

– Недавно встретила его с близняшками. Почему-то не поздоровался.

– Не узнал, наверное, – вступился Скачков. – Он, когда с дочками, ни на кого не смотрит.

– Может быть…

Все-таки она любила его – он знал это прежде, видел и теперь. И, видимо, будет любить. Что-то по-прежнему связывало их, не обрывалось, несмотря на Клавдию, на Маришку, несмотря на то, что и у самой у нее, наверное, после него… Анна Степановна уже называла ее снохой и принимала, как будущего члена семьи. Да и сама Женька была уверена и считала дни… Кто же тогда познакомил его с Клавдией? (Произошло это на матче дублеров, на полупустой западной трибуне). Комов, кажется… или нет, Комова еще в команде не было. Сухов, что ли? Все позабыл.

С Женькой у них давно установилось что-то похожее на размеренное, спокойное существование прижившихся один к другому супругов. В поездках он о ней и не вспоминал. Она была, она есть и она его обязательно встретит. Совсем иначе стало с Клавдией! Ему хотелось видеть ее все чаще, постоянно, и он бледнел, когда представлял ее с кем-то другим. А она, конечно, бывала с кем-то, не сидела дома у окошечка, когда он уезжал с командой. Матерей обманывают, а уж тетку с ее пасьянсами… Впрочем, из-за тетки-то все и произошло.

Софья Казимировна не хотела слышать о футболисте, и Скачкову с Клавдией приходилось ловчить, обманывать ее – выручало, что для встреч выдавались редкие вечера после матчей. В том году «Локомотив» заканчивал сезон на выезде, во Львове. Накануне отлета увидеться не удалось – команду не отпустили с базы. Протестовать никто не думал – ребята привыкли, что силы и умение каждого принадлежат команде целиком, и тратить их на что-то кроме поля, значило обкрадывать общую копилку. Утром по дороге в аэропорт Скачков увидел Клавдию из окна автобуса, она ждала на обычном месте возле газетного киоска, под большими висячими часами. Завидев автобус, замахала, потянулась – явно хотела что-то сказать, о чем-то предупредить. Скачков ничего не понял, увидел только, что лицо ее заплакано, тревожно. В окне он успел показать ей скрещенные пальцы – условные знаки о встрече, – и автобус, ударив в лужу на асфальте, пронесся мимо.