В эфирной полумгле - [21]

С балконов кидали камни. Партер кричал и хрипел.

— Да! Да! — звенел голос распорядителя. — Но это не конец пьесы! На помощь и мяснику, и мужу приходят добрые горожане!

Софья с блестящими, совершенно безумными глазами на мгновение прижалась к Соверену:

— Хотите меня, сэр?

— Что?

— Ах! — девушка отлипла, вновь устремив взгляд на сцену. — Смотрите, они совсем голые!

Мясник в бою лишился фартука и коротких штанов, а женщина — платья. Нагота не смущала мертвецов.

— Извините, — Соверен поднялся, — я пойду.

Он пробрался к лестнице на выход, получая от недовольной публики удары и толчки. За его спиной мертвецы рвали друг друга. Клочья одежды и кожи усеяли доски. Хрустели зубы и суставы. Откусывалась плоть.

Зрители бешено болели то за одних, то за других, подсказывая, советуя и сожалея о малой крови. Рояль гремел.

— Грандиозный финал! — кричал распорядитель. — Кто прав? Кто виноват?

Соверен не видел, как мертвецы слиплись в гору голых тел, вяло шевелящуюся, рычащую, грызущую, попыхивающую эфирными дымками. Он вышел на воздух. Было уже темно. Лампа под козырьком освещала афишу. На противоположной стороне Хантер-стрит рядком стояли кэбы, приготовившиеся развозить зрителей после представления. Фыркали лошади.

Соверен подышал.

Воздух горчил, и это его обрадовало — не эфирная сладость. Нет, подумалось ему, я не хочу, чтобы Анна стала такой. Ее придется связывать. Она…

Он попытался вызвать в памяти ее улыбку, ее смех, хотя бы один эпизод из их недолгого знакомства, но всплывал почему-то лишь обрамленный камелиями неживой профиль при отпевании в церкви. Больше ничего.

— Свободны? — перейдя улицу, спросил Соверен у читающего газету кэбмена и назвал адрес: — Особняк Стекполов.

Всю дорогу он мрачно смотрел в окно и не видел ни домов, ни сменивших их холмов, поросших кустарником. В низинах клубился туман, в вышине, над кромкой леса, проглядывали звезды. Соверен думал, что продолжать поиски Матье Жефра, наверное, больше не имеет смысла. Во всяком случае, для него.

Если Анна вдруг вцепится ему в горло…

— Приехали, сэр, — стукнул в стенку кэбмен.

Соверен, моргнув, обнаружил за стеклом прутья ограды и смутно белеющий особняк. Он вышел, пошарил по карманам — ни монетки.

— Погоди, — сказал он фигуре на козлах.

В левом окне у входных дверей слабо светила лампа.

Соверен потянул створку, на скамейке под вешалкой встрепенулась тень, подкрутила фитиль и в трепетном свете обернулась старым слугой, с головой закутавшимся в плед.

— Эмерс, — сказал Соверен, — очень хорошо, что вы не спите. Там у ворот стоит кэб, расплатитесь с извозчиком, я совершенно без денег.

— Да, сэр.

Эмерс, мельком осветив хозяина, вышел в вечернюю мглу.

Соверен скинул ботинки и обул домашние туфли. Даже в мерцании свечей было видно, что полы в холле и коридорах вымыты и натерты воском, лишняя одежда и вещи убраны в шкафы, а паутина в углах и пыль и грязь на рамах исчезли. Протертое стекло на створках дверей, ведущих в кабинет, ловило и преломляло свечные огни.

Сестры Фрауч поработали на славу. Соверен и не думал, что особняк так быстро приобретет жилой вид. Только вот…

Он прислушался и, нахмурившись, заспешил по коридору к спуску в подвал.

Паровая машина не работала. Электрические лампы, запитанные от нее, не горели. Ни клубов пара, ни бумканья поршней.

— Хетчетт! — крикнул в чернильную тьму Соверен. — Хетчетт, что случилось?

Ответа не было.

Он нащупал свечу и спички на полке и, полный недобрых предчувствий, вступил в подвал. Винные бочки, вывалы земли, крепь, подпирающая стену.

— Хетчетт!

В помещении с паровой машиной серел не заделанный пролом, журчала вода. Что-то шипело, в закутке для отдыха покачивалась керосиновая лампа, отбрасывая круги света на дощатые стенки загородки.

— Хетчетт!

Соверен пробрался по мосткам к угольной куче. Хетчетт, черный, как сама ночь, работал лопатой, перемещая уголь ближе к железной глотке паровой топки. Звенел металл, шуршал уголь. Пыль вилась мошкарой.

— Хетчетт! — Соверен дотронулся до потного плеча работника.

— О, сэр! — Хетчетт, повернувшись, заулыбался. — Вам что-нибудь нужно?

Желтые зубы на фоне черного лица выглядели жемчужным ожерельем.

— Что с машиной?

— Ничего, сэр. Заливаю воду. Зальется, начну разогревать котел.

— То есть, все по плану?

— Да, сэр. Привезли смазку, надо будет еще колеса смазать, штифты и кольца.

— А сменщик твой?

— Уэс? — Хетчетт потер плечо. — Он придет завтра после обеда, сэр.

— Вот что, — сказал Соверен, — подумайте с Уэсом о том, чтобы протянуть в дом паровое отопление от машины. И электричество. Чего и сколько понадобится, ясно?

Он оставил Хетчетта чесать в затылке.

Неприметная дверь. Замок. Поворот ключа. Задвинуть засов и на мгновение прижаться лопатками к промерзшему металлу.

Соверен поменял свечу на лампу и спустился к Анне.

Три ступеньки. Фамильный склеп. Анна была все также прекрасна. Только ресницы и губы не подрагивали от электричества.

Пар дыхания застывал инеем на своде низкого потолка.

— Ты хочешь жить, Анна? — наклонился Соверен. — Вновь жить?

Он коснулся сложенной на груди руки, белой кисти с синими жилками. Затем тронул ледяной лоб. Не удержался — поцеловал. В стране Ксанад благословенной…