В эфирной полумгле - [12]

Соверен присвистнул.

— Значит, Харви, Червяк и Гнутый…

— И многие другие, — кивнул Тибольт. — Их места, конечно, заняли новые люди. Наше благословенное Королевство притягивает достаточно сброда. Но, веришь ли, Джеймс, я скучаю по своим старым парням. Новые, вроде этого Паркера, ни дьявола не смыслят в делах. Должно быть он из Корнуолла или еще какой-нибудь дикой местности вроде Скотланда.

— И что в этом Пичфорд-Мейлин?

— Ты хочешь, чтоб я сказал тебе? — повернулся Тибольт.

— Да.

— Только не считай, что я тебе сказки рассказываю. Был я в этом Пичфорд-Мейлин. Не один пришел, с серьезными ребятами, все при «кольтах» да «адамсах». Хотел поставить на место этого ублюдка. Только оказалось, что Пичфорд-Мейлин находится под патронатом самого лорда-канцлера. Со мной позже поделились, что лорд-канцлер назвал район безупречным примером для всего Королевства.

— И вы отступили, — сказал Соверен.

— Нет, нас любезно выпустили за ограду. Ты знаешь, район огражден от всех стеной в семь футов. Кирпич и пики. Только перед тем, как отпустить, Коулмен, как добросердечный хозяин, провел меня по улице. Но я видел в его глазах, что если мы еще раз встретимся, в живых он меня не оставит.

— Сэр!

Улыбающийся до ушей Паркер возник на пороге кабинета. В руках он держал перевязанный бечевкой тюк.

— Давай сюда, — приказал Тибольт.

— Вот, босс, — Паркер, шмыгнув носом, опустил тюк на стол. — Портной этот, как услышал про Полпенса, так сразу в свои сундуки полез. Все себя спрашивал: неужели вернулся? Брюки, мундир, перчатки, ремень — все здесь.

— Нож есть? — спросил Тибольт, безуспешно попробовав развязать бечевку по затянутому узлу.

— Обижаете, сэр.

Простой деревянный нож с узким лезвием появился у Паркера в ладони. Бечевке хватило легкого движения, и она распалась на два хвостика.

— Одевай, — Тибольт кинул Соверену мундир. — Побудешь на время своего расследования моим подчиненным. А то в этом пальто…

Он скривился.

Соверен развернул мундир. Темно-синяя плотная ткань, пришитые снизу карманы, посеребренные пуговицы. Манжета на правом рукаве, как оказалось, вытерлась и распушилась.

— Что смотришь, Джеймс? — подмигнул Тибольт. — Твой это мундир, твой. Не инспекторский, конечно.

— Я и смотрю…

Соверен выложил на стол револьвер, расстегнул пальто.

— Так, Паркер, пошел вон, — сказал Тибольт. — Да, и скажи Расмусу, что я сегодня обедаю у него. Надеюсь, он найдет свежую баранину. У меня в кои-то веки хорошее настроение, чтобы сожрать его стряпню.

— Да, сэр.

Тибольт подождал, пока за подручным не сойдутся створки.

— Знаешь, — сказал он примеряющему мундир Соверену, — я рад, что ты снова здесь. Я рад, что ты нашел в себе силы жить. Конечно, такой удар. Я знаю, каково это, Джеймс, когда твои близкие уходят. Знаю это очень хорошо. Говорят, Анна сгорела за неделю.

— Чахотка, — сквозь зубы произнес Соверен. — Не стоит об этом.

— Извини.

Соверен зашел за ширму в углу у дверей и переодел брюки. В повешенном тут же зеркале отразился молодой полисмен в мундире со стоячим воротничком, хмурый, бледный, тонкогубый, с серыми пустыми глазами.

— Кто мне может рассказать, где теперь что? — спросил он.

— А возьми того же Паркера, — отозвался Тибольт. — Туповат, но исполнителен. По ночлежкам и доходным местам проведет.

Он тяжело опустился в кресло. Пальцы его вдруг отстучали мотивчик популярной песенки «О нет, Джон, нет!». Соверен с Анной когда-то даже пели ее на два голоса.

— А что там, в Пичфорд-Мейлин? Вы нашли своих? — спросил он, стягивая мундир ремнем.

Пальцы Тибольта замерли.

— Нашел.

— И что они сказали?

— Ничего. Сомневаюсь, что они вообще могли говорить.

Соверен нахмурился.

— Мертвы?

— Формально — нет. Коулмен провел меня по домам. В начале там чистенькие домики. Камины, кровати, два этажа, уютные мансарды. Он назвал их гостевыми. А дальше, чуть глубже — склады под эфирные батареи и бараки с земляным полом. Представь, Джеймс — длинные дощатые сараи. И в них — они.

— Кто?

Тибольт ответил тяжелым взглядом. Затем сказал:

— Они стоят там рядами, в мешковине, во тьме, без движения, как мертвецы. По сто, по двести человек. И запах тонкий, сладковатый.

— Запах разложения?

— Эфира, Джеймс. Они стоят, а пройдешь рядом со свечой — головы поворачиваются. Тихо, и лишь суставчики, позвонки, зубы — щелк-щелк.

Соверен прицепил револьвер на ременную цепочку.

— Мне сказали, есть такой театр мертвецов…

— Ты верно мыслишь. Дьявол! Именно мертвецы. Только какие мертвецы, если ходят? Коулмен сказал мне: спрашивай, хотят ли они обратно в Неттмор. А там спрашивать некого. Но лорд-канцлер, говорят, был в восторге. Он уже лет пять бредит войной с Пруссией. Пруссия поднялась! Пруссия строит паровые дредноуты! Паровые фабрики отливают новые пушки! Он думает, что Коулмен с помощью эфира сделает ему из людей идеальных солдат.

— А на самом деле? — спросил Соверен.

— Ты знаешь, чем пахнет сейчас Престмут? Тем же сладковатым запахом. Эфир повсюду. В лампах, и в куклах. И в машинах, которые используют эфирные колбы. Смог, и тот имеет зеленоватый оттенок. В семьях побогаче стало модным оживлять домашних любимцев.

Соверен вздрогнул.

— Что?

— Да-да, — кивнул Тибольт, — попавших под колеса пудельков и сдохших к дьяволу от старости канареек. — Он сжал пальцы, словно сдавил резиновую грушу. — Их оживляют, и они у владельцев как новенькие. Только время от времени знай подкармливай их эфиром. Но в моем районе, пока я жив, никакой эфирной дряни не будет!