В её глазах - [18]

– У вас есть друзья в Лондоне? – спрашиваю я.

Этот вопрос кажется мне безопасным. Практически у всех найдутся какие-нибудь старые друзья, осевшие в столице, – с кем вы когда-то давно общались в школе или в колледже и нашли друг друга через «Фейсбук». Даже если Лондон и не ваш родной город, рано или поздно сюда заносит всех.

– Нет. – Она качает головой и слегка пожимает плечами, потом на миг закусывает нижнюю губу и отводит взгляд. – У меня никогда не было особенно много друзей. Был когда-то давно лучший друг… – Она замолкает, и на мгновение мне кажется, что она вообще забыла о моем присутствии, но потом ее взгляд вновь возвращается ко мне, и она продолжает, так и оставив эту историю недосказанной: – Сами знаете, как это бывает. Жизнь.

Она вновь пожимает плечами. Я вспоминаю своих собственных немногочисленных оставшихся подруг и понимаю, что она имеет в виду. Чем старше мы становимся, тем меньше вокруг остается людей из прошлого.

– Я познакомилась с женами партнеров Дэвида, и они показались мне очень приятными женщинами, – продолжает она, – но они все значительно старше меня. Я получила массу предложений помогать им в благотворительных проектах.

– Я обеими руками за благотворительность, – замечаю я, – но она едва ли может сравниться с походом с друзьями в паб.

Я так это говорю, как будто только и делаю, что по вечерам хожу с друзьями по пабам, а не сижу дома в одиночестве и изо всех сил стараюсь не вспоминать о том, что произошло, когда я в последний раз выбралась в паб. «Ты целовалась с ее мужем, – напоминаю я себе. – Вы с ней не можете быть подругами».

– Какое счастье, что я познакомилась с вами, – говорит она с улыбкой и отправляет в рот кусок торта.

Она поглощает его с таким явным наслаждением, что меня даже почти не мучает совесть, когда я набрасываюсь на свою порцию.

– А на работу вы устроиться не думаете? – интересуюсь я.

Этот вопрос отчасти продиктован эгоизмом. Если она захочет работать с мужем, я могу лишиться своего места.

Адель качает головой:

– Знаете, если не считать пары недель работы в цветочном магазине много лет назад, из которой все равно ничего путного не вышло, я никогда нигде не работала. Наверное, вам это покажется глупым, и вообще, говорить об этом странно и неловко, но, в общем… – Она мнется. – В общем, в юности у меня были кое-какие проблемы, в моей жизни произошли определенные события, с последствиями которых мне пришлось справляться, и на это ушло довольно длительное время, так что теперь я даже понятия не имею, как подступиться ко всем этим делам. Меня всегда содержал Дэвид. У нас нет проблем с деньгами, и даже если бы мне удалось найти работу, я чувствовала бы себя так, как будто отнимаю ее у человека, которому она нужна по-настоящему и который, вероятно, делал бы ее лучше, чем я. Я думала, возможно, у нас появятся дети, но их у нас нет. Во всяком случае, пока.

Слышать его имя из ее уст странно. Не должно бы, и все же странно. Я очень надеюсь, что она не собирается поведать мне, как усердно они работают над тем, чтобы завести ребенка, потому что сегодня утром это может стать для меня последней каплей, но она меняет тему и принимается расспрашивать меня о моей жизни и об Адаме. Я с облегчением хватаюсь за возможность поговорить о чем-то, не имеющем отношения ни к Дэвиду, ни к беременности, и вскоре уже излагаю ей сжатую, а местами не очень сжатую историю своей жизни в своей неизменной манере – со всей откровенностью и чересчур поспешно. Представляю худшие ее эпизоды в забавном свете, а лучшие – в еще более забавном. Адель хохочет, пока я курю сигарету за сигаретой и жестикулирую, посвящая ее в подробности моего брака, развода, приступов лунатизма и ночных кошмаров, а также веселой жизни матери-одиночки, подавая все это под видом комичных баек.

Внезапно раздается допотопный нокиевский рингтон, мы вздрагиваем, и Адель поспешно вытаскивает из сумочки телефон. Оказывается, уже половина двенадцатого, и каким-то непостижимым образом мы успели незаметно проболтать два часа.

– Привет, – говорит она в трубку, одними губами прошептав мне «простите». – Да, у меня все в порядке. Вышла посмотреть образцы красок. Сейчас как раз решила заскочить в кафе, выпить кофе. Да, хорошо, прихвачу. Да, я успею вернуться.

Это Дэвид, больше некому. С кем еще она может разговаривать? Она отвечает односложно, склонив голову набок и произнося слова вполголоса, как будто сидит в поезде, где всем вокруг все слышно. И лишь после того, как она заканчивает разговор, я понимаю, что она даже не упомянула обо мне. Странно.

– Это не телефон, – киваю я на маленький черный кирпичик. – Это музейная реликвия. Сколько ему лет?

Адель краснеет, но, в отличие от моей, ее оливковая кожа не идет красными пятнами, а приобретает густой пунцовый оттенок.

– Он справляется со своими функциями. Послушайте, может быть, обменяемся номерами? Здорово было бы в будущем выбраться куда-нибудь еще.

Разумеется, она делает это исключительно из вежливости. Диктую мой номер, а она сосредоточенно вбивает его в телефон. Никакого другого раза не будет. Слишком уж мы непохожи. После телефонного разговора она выглядит какой-то притихшей, и мы обе как по команде принимаемся собираться. Я не могу заставить себя не смотреть на нее. Она какое-то совершенно хрупкое, неземное создание. Движения ее изящны и отточенны. И даже после падения на улице выглядит она безукоризненно.