В долине Маленьких Зайчиков - [7]

– Хорошо, – согласился Еттытегин и поехал вперед.

Еттытегин встречал не первое оленеводческое стойбище. Но стойбища, в которых ему доводилось бывать до сегодняшнего дня, не так уж разительно отличались от прибрежных. То здесь, то там можно было увидеть антенну батарейного приемника и почти обязательным стал домик на полозьях с красным флагом и прожектором на крыше.

Утомленные собаки шли медленно, и Еттытегин с любопытством озирался кругом. Стойбище, лежащее перед ним, казалось сошедшим на землю с разрисованных клыков уэленских мастеров. Вот похоронная процессия подошла к большой яранге. Люди потолкались у входа, тщательно отряхивая кухлянки над костром.

Еттытегин остановил упряжку возле яранги, на которую указал Коравье. На улице никого не было. Еттытегин сидел на нарте и курил папиросу. Он видел, как изредка колыхалась занавесь из замши, заменяющая дверь. Кто-то с любопытством смотрел на него, не смея подойти. Даже вездесущих ребятишек, первыми встречающих приезжего гостя в любом стойбище, здесь не было.

Ждать пришлось долго. Всем обликом и манерой речи озадачил его Коравье. Спросил, действительно ли Еттытегин настоящий человек. Еттытегин попытался в мыслях взглянуть со стороны на себя. Что могло навести на мысль, что он не настоящий чукча? Одет в камлейку. Правда, на ногах вместо торбазов унты из собачьего меха…

Тем временем в яранге Локэ шел громкий разговор. На широких деревянных блюдах стыла поминальная еда.

– Надо выгнать его! – горячился Мивит.

– Пусть едет обратно в свой колхоз! – поддакнул ему Эльгар, успевший оправиться от испуга.

– Гость есть гость, – сухо отрезал Арэнкав. – Мы нарушим древний закон, если откажем в гостеприимстве человеку, посетившему наше стойбище. Локэ не простит нам этого.

Арэнкав подошел к входу.

– Смотрите – тишина на земле. Ни одна снежинка не поднята ветром. Небо чисто – значит, нет зла у мертвого на нас, живущих… Не будем его сердить. Иди, Коравье, прими гостя. Росмунта, накорми путника сытно.

– Хорошо, – кивнул Коравье и направился к выходу. За ним пошла Росмунта.

Прежде чем шагнуть за порог, Коравье помешкал и вопросительно посмотрел на Арэнкава.

– Пусть гость не задерживается в нашем стойбище, – тихо сказал Арэнкав. – Сейчас нам не до чужих…

Размышления Еттытегина были прерваны появлением Коравье. Он легко шагал рядом с женой, наряженной в меховой кэркэр. Росмунта откинула рукав, и голое плечо, утомившееся от непрерывного шитья, приятно холодил вечерний мороз. Ветер шевелил мягкие, похожие на нежный гагачий пух, волосы. На пария глянули голубые, цвета весеннего неба, глаза. Женщина приветливо и вместе с тем с любопытством смотрела на Еттытегина.

Голос Коравье вывел парня из оцепенения.

– Пойдем в ярангу.

Когда глаза привыкли к темноте, Еттытегин огляделся. В глубине чоттагина виднелся полог. За подоткнутой палкой занавесью можно было разглядеть каменный жирник, деревянные подпорки, потемневшие от копоти, и на них – амулеты. Они висели совершенно открыто, как в Анадырском окружном краеведческом музее, и никто не пытался спрятать их от постороннего взора.

В чоттагине на стене висели нехитрые орудия оленевода – связки чаутов[2] с костяными кольцами, плетеные вэльвыегыт[3], посохи.

– Росмунта! – повелительно сказал Коравье. – Гость хочет есть и пить.

– Сейчас приготовлю, – засуетилась Росмунта.

Женщина завозилась у очага. Костер разгорался плохо. Толстые ветки стланика едва тлели. Росмунта колотила по ним каменным молотком, разгрызала их зубами, словно какой-нибудь заяц, и при этом еще ласково улыбалась гостю, как полагается радушной хозяйке.

Порой Еттытегину казалось, что он видит странный сон. Чтобы отделаться от чувства нереальности происходящего, он вынул пачку папирос и предложил Коравье закурить.

– Какомэй! – восхищенно проговорил Коравье. – Первый раз держу в руках матерчатую трубку!

Редко, редко они появлялись у покойного Локэ, и мало кому доводилось их пробовать. Густой дым полз над сырыми ветками.

– Давай помогу, – предложил Еттытегин, – у меня есть топорик.

Он встал, но Коравье велел ему сесть и гневно обратился к жене:

– Лентяйка! Почему не насушила дров? Поторопись! Видишь, гость голоден.

– Да нет, что вы… – пробовал вмешаться Еттытегин, жалея о том, что навлек гнев на ни в чем не повинную женщину.

Коравье впервые кричал на жену. Он хотел, чтобы гость увидел, какая послушная и расторопная у него жена.

Наконец костер разгорелся. Гневное выражение лица у Коравье сменилось прежним добродушным, смешанным с любопытством. Он взял в рот папиросу и с большими предосторожностями прикурил от спички, протянутой Еттытегином.

С первой же затяжки поперхнулся и закашлялся.

– Крепкий табак, – похвалил Коравье папиросу и потушил, оставив окурок про запас.

Котел над костром закипел, и вкусный запах свежего оленьего мяса поплыл по яранге. Еттытегин глотнул голодную слюну и с вожделением уставился на костер.

Росмунта принесла деревянное блюдо – кэмэны. Оно было чисто выскоблено, и дно отсвечивало желтизной. Длинной палкой с углублением на конце, отдаленно напоминающей большую ложку, Росмунта вылавливала куски мяса и накладывала на блюдо. Потом пододвинула еду мужчинам.