В долине Аргуна - [9]

— Хоть с глаз исчез, и за то спасибо… Ну, а теперь рассказывайте, как ходили за Терек.

* * *

…Поздно вечером, когда взошла луна, по дороге из Малхан-ирзе в Тийна-эвл вихрем промчался всадник. Салман, который при лунном свете продолжал чинить трактор, не разглядел, кто мчится. А это был Ханбеков. Страсть бросила его в седло скакуна.

Дело в том, что Сату Халович сегодня хотел вновь посетить «курсы усовершенствования», а райисполкомовская «Волга» вдруг забарахлила. Ханбеков водил машину сам, но починить ее он не мог. Можно было раздобыть мотоцикл или велосипед, работнику районного масштаба показалось недостойной и кощунственной даже мысль, чтобы он поехал к возлюбленной таким транспортом. К счастью, в поселке гастролировал цирк. Ханбеков вызвал к себе его директора и, пользуясь своей должностью, конфисковал у него единственную лошадь, впрочем, твердо пообещав вернуть ее к очередному представлению.

Подъезжая к дому Куржани, Сату Халович услышал мягкие звуки вальса, доносившиеся из окна. «Ждет, — горделиво и блаженно подумал он. — Приемник включила. Создает обстановку».

— О, мой ответработник! — восхищенно воскликнула Куржани, выходя из дома. — Как ты хорош на коне! Что за великолепная выдумка — приехать на свидание словно джигит.

Дверь дома осталась открытой, и звуки вальса стали гораздо слышней. Цирковой конь почувствовал себя в привычной обстановке и, в такт музыке перебирая ногами, принялся танцевать вокруг дома Куржани.

— Ласточка моя!.. — страстным шепотом начал Ханбеков, но конь, вдруг перестав повиноваться, уже увлек его за угол дома.

— Сату! Ты выполнил поручение Жумы, которое я тебе передавала? — не понимая, что случилось, думая, что Ханбеков просто резвится на коне и шутит с ней, спросила Куржани.

— Да, мое блаженство, — судорожно держась за холку танцующего коня, Ханбеков появился из-за другого угла дома. — В субботу вечером в нашем распоряжении будут два грузовика, и за ночь мы все обделаем. Это первое.

— Слезай с коня, — ангельским голосом пролепетала красавица, — ты заслужил награды.

— Нет, моя дорогая, я не слезу, мне надо торопиться назад, — трясущийся от страха джигит снова исчез за углом.

— О! Ты не хочешь обнять свою несравненную? — Куржани побежала вслед, все еще думая, что Ханбеков решил покрасоваться перед ней на танцующем коне.

— Очень хочу! Но обстоятельства выше нас…

— Ну, а что ты можешь сообщить мне еще?

Она бежала рядом и, увлеченная музыкой, постепенно перешла на тот же вальсовый ритм, что и лошадь.

— А еще мне удалось добиться, что питомник шелковичных червей будет объявлен ударной молодежной стройкой.

— Не желаю я больше возиться с этими червями, не хочу там работать! — капризно воскликнула Куржани и топнула ногой.

— Не хочешь? — удивление Сату Халовича было так велико, что он всплеснул руками, из-за чего чуть не вывалился из седла, но все-таки успел сильней вцепиться в холку. — Ведь эту стройку я затеял ради тебя, в нее вложены большие деньги. Разве можно, дорогая, так относиться к народным средствам! Там будет гостиная с камином, две ванных комнаты, бильярдный зал…

— Не желаю — и все! — Куржани снова сбилась с лошадиного ритма и засеменила ногами, стараясь попасть в такт. — Больно нужны мне твои мерзкие черви. Играй сам с ними в бильярд!

— А где же ты хочешь работать? Куда я должен теперь тебя устраивать?

— Нигде я не хочу работать. Лучше буду вот так с лошадью в паре танцевать… Разве ты не в состоянии меня прокормить и одеть? Разве ты не Ханбеков, не Сату Халович, а уже Затухалович? — Завсельхозотделом терпеть не мог, когда возлюбленная говорила ему «Затухалович». Нет, черт возьми, он Ханбеков, он Сату, он Халович.

— Курочка моя, — сказал он нежно-нежно, держась за холку крепко-крепко, — я сделаю для тебя все, но…

— Вот и прекрасно. Между прочим, часики, туфли и шубка, — ах, подумала она, как хорошо эти три слова легли в ритм вальса! — которые ты мне подарил, уже вышли из моды. Если ты не Затухалович, то купи мне новые часы-медальон, туфли на толстой-претолстой подошве, сапоги, — эти слова еще лучше легли в ритм вальса…

— Куржани! — взмолился Ханбеков, поняв наконец, в чем спасение. — Выключи приемник.

— Зачем? Ведь так хорошо…

— Ради аллаха, выключи!

Куржани скрылась в доме. Через несколько мгновений музыка смолкла, и конь сразу, как вкопанный, остановился. Сату Халович перевел дух.

— Дорогая, — сказал он возвратившейся женщине, — я не могу запомнить всего, о чем ты говорила. К нашему следующему свиданию ты составь списочек, и мы его рассмотрим.

— Почему к следующему? — надула губки волшебница. — Списочек уже готов. Можно сейчас рассмотреть его.

Только тут Ханбеков заметил, что Куржани вернулась из дома с плотно скрученным в трубку листом ватмана. Изящным жестом она раскрутила трубку. Лист весь был исписан крайне женственным почерком. Прочитав несколько первых строк, Сату Халович зашатался в седле, теряя сознание.

— Дорогой мой, что с тобой? — изумилась прелестница.

Безжизненное тело джигита шмякнулось об землю. Конь, почувствовав свободу, рванулся и исчез в темноте…

Часа через полтора, придя в себя и отдышавшись, Ханбеков пешком отправился в обратный путь. В правой руке у него белел посох — это был список, составленный наипрекраснейшей из сонма прекрасных. Иногда Сату Халович останавливался, присаживался на придорожный камень, разворачивал список-посох, в свете луны читал его, горестно вздыхал, сворачивал, вставал, опять горестно вздыхал и шел дальше.