В дни войны - [8]

Рано утром Степанов и Лаврентьев, встав на лыжи, отправились в путь.

Друзья перешли Волгу в том месте, южнее города, где сейчас возвышается первый шлюз Волго-Донского канала имени Ленина, и углубились в степь.

Весь день падал мокрый, тяжёлый снег. Лыжи с трудом скользили, то и дело приходилось их снимать и счищать налипшие снежные комья. К тому же Лаврентьев был неважный лыжник. Но они шли без отдыха, упорно пробираясь по компасу к сорок седьмому квадрату.

Степь была пустынна. В этих местах вообще редко встречается жильё человека, а те деревушки и хутора, которые и были разбросаны по неоглядной степи, сгорели. Лишь обожжённые кирпичные трубы одиноко торчали из снежных сугробов.

Ни одна живая душа не попалась навстречу. Только к концу дня три волка — их развелось множество в военные годы — неспешной трусцой пробежали наперерез путникам. Короткая очередь из автомата заставила их повернуть и стремглав умчаться восвояси.

Когда стали сгущаться сумерки, Степанов и его товарищ с радостью набрели на кошару. В углу заброшенной овчарни они нашли немного прелого сена и, закопавшись в него, продремали до рассвета.

За ночь погода изменилась. На смену снегопаду пришёл трескучий мороз. В сухом холодном воздухе было далеко видно.

Степанов и Лаврентьев шли уже в том районе приволжской степи, который условно обозначен на карте квадратом № 47.

Сильно волнуясь, заранее готовя себя к тому страшному, что сейчас предстанет перед их глазами, они скользили по затвердевшему насту.

— Вот, вот, вижу! — закричал вдруг Степанов и, сильно оттолкнувшись палками, стремительно рванул вперёд.

В степи возвышался холм. Обильный снег совсем закрыл обломки самолёта. Друзья бросились откапывать его. Голыми руками они лихорадочно обламывали уже успевший затвердеть снег. Вот показалась изуродованная плоскость — и на ней… чёрный фашистский крест. Это был не «ястребок» Гурьева, а подбитый им или Степановым «фокке-вульф».

— Мне сразу показалось, что это не он, — хладнокровно заметил Лаврентьев, — уж больно куча велика…

В трёхстах метрах дальше была найдена и гурьевская машина. К удивлению, она оказалась не очень разбитой. Как видно, лётчику удалось спланировать и с грехом пополам произвести посадку. На сиденье кабины запеклась кровь. Но ни в кабине, ни возле самолёта Гурьева не было.

Никаких следов обнаружить не удалось. Если они и были, их всё равно занесло снегом.

Впереди, километрах в трёх-четырёх, маячили какие-то строения. Над одной крышей лениво поднималась струйка дыма и расползалась в морозном воздухе.

— Пойдём туда, — предложил техник. — Может, что узнаем и… отдохнём немного.

Трудно передать радость друзей, когда в первом же домике на краю посёлка они увидели лежавшего на хозяйской кровати Ваню Гурьева. Да, это был он, живой и даже весёлый. Карие глаза его счастливо сверкнули в прорези сплошь забинтованного лица.

— И где ты, долговязый, так долго копался? — как всегда, шутливо приветствовал он друга.

Степанов бросился его обнимать.

— Осторожно, плечо…

Через пять минут всё стало ясно. В воздушном бою с тремя самолётами противника лейтенант Гурьев был ранен в правое плечо. От жгучей боли он на мгновение потерял сознание, но сумел всё-таки прийти в себя, заставить самолёт повиноваться его воле и, управляя левой рукой, кое-как посадить машину. На земле он сразу потерял сознание: сказалось нервное напряжение и потеря крови. К тому же при посадке он сильно разбил лицо. Сколько он лежал в беспамятстве в кабине, Гурьев не помнит. Он пришёл в себя от звонких детских голосов, внезапно нарушивших степную тишину. Ребята с хутора видели, как падает краснозвёздный самолёт, и помчались на его поиски. Они-то и доставили на салазках лётчика к себе домой. Старушка, бывшая когда-то санитаркой в районной больнице, сумела хорошо промыть рану, остановить кровотечение и перевязать лётчика.

Через сутки три неразлучных друга отправились в обратный путь, в свою часть. Впереди шёл Степанов, прокладывая лыжню. За ним Гурьев, с трудом передвигаясь с помощью только одной палки. Замыкал шествие Лаврентьев.

Волга была уже недалеко, когда они увидели небольшой отряд лыжников, шедший из Сталинграда. Лыжники двигались довольно неумело, как-то странно размахивая палками.

Лаврентьев сразу определил:

— Фашисты!

Гитлеровцев было десять человек. Очевидно, это были разведчики.

Уходить было поздно. К тому же вражеские разведчики заметили трёх человек, шедших в пустынной степи, и теперь с гиканьем бежали им навстречу. Надо принимать неравный бой.

Друзья залегли за небольшим холмом. У Степанова и Лаврентьева были автоматы. Гурьев держал наготове в левой руке пистолет.

Когда до гитлеровцев оставалось шагов полтораста, воздух резанула короткая автоматная очередь. Высокий немец, шедший впереди, упал ничком в снег. Остальные залегли и открыли ответный огонь.

Перестрелка продолжалась около получаса. Судя по тому, что гитлеровцы несколько ослабили огонь, у них были потери. Был ранен и Лаврентьев. У Гурьева кончились патроны к пистолету.

Гитлеровцам, видно, надоело отстреливаться, лёжа на снегу, и они пошли в атаку. Семь немецких солдат, согнувшись в три погибели, кинулись к холму. У Степанова уже были на исходе патроны в диске автомата. Стараясь стрелять так, чтобы ни один выстрел не пропал зря, он уложил ещё двух фашистов. Остальные поползли в сторону.